Литературный негр принца Гарри рассказал о том, как они работали над Spare
8 мая в журнале The New Yorker вышла статья Дж. Р. Мёрингера "Заметки литературного негра принца Гарри". Всю ее приводить здесь смысла не имеет - часть посвящена самому Мёрингеру, часть - его работе с Андре Агасси, - но отрывки, посвященные их совместной работе, - под катом.
Меня раздражал принц Гарри. У меня раскалывалась голова, челюсти были сжаты, и я начинал повышать голос. И все же какая-то часть меня все еще была способна подняться над ситуацией и подумать: «Это так странно. Я кричу на принца Гарри». Затем, когда Гарри начал отвечать мне, когда его щеки вспыхнули, а глаза сузились, мне пришла в голову более насущная мысль: Ого, все может закончиться прямо здесь.
Это было летом 2022 года. В течение двух лет я был литературным негром Гарри и работал над его мемуарами Spare, и теперь, просматривая его последние правки посреди ночи в Zoom, мы пришли к сложному отрывку. Гарри в конце изнурительных военных учений в сельской Англии попадает в плен к мнимым террористам. Это имитация, но пытки, которым подвергся Гарри, вполне реальны. Его закрывают капюшоном голову, тащат в подземный бункер, бьют, морят холодом и голодом, раздевают, заставляют принимать мучительно неудобные позы похитители в черных балаклавах. Идея состоит в том, чтобы выяснить, хватит ли у Гарри сил, чтобы пережить реальный захват на поле боя. (У двоих его однополчан сил не хватает; они ломаются.) В конце концов похитители бросают его в стену, душат и выкрикивают оскорбления ему в лицо, кульминацией чего является гнусное издевательство над принцессой Дианой?
Даже мнимые террористы, вошедшие в роль, даже крепкие британские солдаты, наблюдающие за происходящим издалека, похоже, понимают, что нерушимое правило было нарушено. Расцарапывать эту конкретную рану, память о мертвой матери Гарри, выходит за рамки. Когда имитация заканчивается, один из участников приносит извинения.
Гарри всегда хотел закончить эту сцену тем, что он сказал своим похитителям, ответом, который показался мне ненужным и несколько бессмысленным. Хорошо, что у Гарри хватило духа, но закончить тем, что он сказал, упростило бы смысл сцены: даже в самые невероятные и периферийные моменты его жизни вторгается его центральная трагедия. В течение нескольких месяцев я вычеркивал ответ, и в течение нескольких месяцев Гарри умолял вернуть его. Теперь он не умолял, он настаивал, а было 2 часа ночи, и я начал выходить из себя. Я сказал: «Чувак, мы это уже обсуждали».
Почему эта строчка была так важна? Почему он не мог принять мой совет? Мы опускали тысячу других вещей — это половина искусства мемуаров, опускать вещи — так что же отличало это? Пожалуйста, - сказал я, - доверься мне. Доверься книге.
Хотя это был не первый раз, когда мы с Гарри спорили, это было по-другому; казалось, что мы несемся к какому-то решающему разрыву, отчасти потому, что Гарри больше ничего не говорил. Он просто смотрел в камеру. Наконец он выдохнул и спокойно объяснил, что всю его жизнь люди принижали его интеллектуальные способности, и эта вспышка ума доказывает, что, даже после того, как его пинали и толкали, лишали сна и еды, он был в здравом уме.
— О, — сказал я. - Хорошо. Теперь это имело смысл. Но я все равно был против.
- Почему?
Потому что, сказал я ему, все, что ты только что сказал, касается тебя. Ты хочешь, чтобы мир знал, что сделал все, как надо, что ты был умным. Но, как ни странно, мемуары не о тебе. Это даже не история твоей жизни. Это история, высеченная из твоей жизни, определенная серия событий, выбранная потому, что они вызывают наибольший резонанс у самого широкого круга людей, и на этом этапе истории этим людям не нужно знать ничего, кроме того, что твои похитители сказали жестокую вещь о твоей маме.
Гарри смотрел вниз. Долго. Думал ли он? Кипятился? Я должен был быть более дипломатичным? Я должен был просто сдаться? Я представлял, что меня выкинут из книги вскоре после восхода солнца. Я почти мог слышать неловкий телефонный разговор с агентом Гарри, и мне было грустно. Не говоря уже о финансовом ударе — я был сосредоточен на эмоциональном шоке. Все время, усилия, мелочи, которые я вложил в мемуары Гарри, в самого Гарри, просто исчезнут.
Спустя, казалось, час Гарри поднял глаза, и мы встретились взглядами. — Хорошо, — сказал он.
- Хорошо?
- Да. Я понял.
— Спасибо, Гарри, — сказал я с облегчением.
Он озорно улыбнулся. — Мне очень нравится так тебя провоцировать.
Я расхохотался и покачал головой, и мы перешли к следующим правкам.
Позже тем же утром, после нескольких часов сна, я сидел на улице в беспокойстве. (Мое время беспокойства — утро, а также день и вечер.) Я не слишком беспокоился о том, уместно ли спорить с принцами, или даже о рисках. Одна из основных обязанностей литературного негра — резать правду-матку. Что-то вы выигрываете, что-то проигрываете, но вы должны продолжать настаивать, подобно требовательному родителю или деспотичному тренеру. Иначе вы всего лишь расхваленная стенографистка, а это нелояльность к автору, к книге, к книгам. «Раздор — вот истинная дружба», — писал Уильям Блейк, и если бы мне пришлось выбирать кредо писательского мастерства, я бы выбрал именно его.
Нет, вместо того, чтобы думать, что сделал все правильно, я сомневался в том жаре, с которым я это сделал. Я ругал себя: это не твоя фраза. Это не твоя мать. В тысячный раз за свою писательскую карьеру я напомнил себе: это не твоя долбаная книга.
***
Летом 2020 года я получил сообщение. Знакомый запрос. Вам было бы интересно поговорить кое с кем о том, чтобы писать его мемуары? Я отрицательно покачал головой. Я прикрыл глаза. Я поднял трубку и услышал, как я выпалил: "С кем?"
С принцем Гарри.
Я согласился на беседу по Zoom. Мне, конечно, было любопытно. Кому бы не было? Я задавался вопросом, какова была реальная история. Я задавался вопросом, будет ли у нас какая-то химия. Химия была, и на то была, я думаю, удивительная причина. Принцесса Диана умерла за двадцать три года до нашего первого разговора, а моя мать, Дороти Мёрингер, умерла совсем недавно, и наше горе было в равной степени свежо.
Тем не менее, я колебался. Гарри не был уверен, сколько он хотел рассказать в своих мемуарах, и это беспокоило меня. Раньше я слышал подобные оговорки от других авторов, которые в конечном итоге отменили публикацию своих мемуаров. Кроме того, я знал, что что бы ни сказал Гарри, когда бы он это ни сказал, это вызовет бурю. Я по натуре не охотник за штормами. Были и логистические соображения. На ранних стадиях глобальной пандемии было невозможно предсказать, когда я смогу оказаться с Гарри в одной комнате. Как писать о ком-то, с кем не можешь встретиться?
Однако у Гарри не было дедлайна, и это привлекло меня. Многие авторы очень спешат, и некоторые негры с радостью идут навстречу. Они кипят и горят, выпуская по три-четыре книги в год. Я продвигаюсь мучительно медленно. Я не умею по-другому. Кроме того, мне просто понравился этот чувак. Я сразу начал называть его чуваком; это смешило его. Я нашел его историю, то, как он изложил ее в общих чертах, жизненной и приводящей в бешенство. То, как с ним обращались как незнакомцы, так и близкие, было ужасающе. Однако, оглядываясь назад, я думаю, что я эгоистично радовался идее поговорить с кем-то, экспертом, о том бескрайнем желании позвонить своей маме.
Гарри и я добились устойчивого прогресса в течение 2020 года, в основном потому, что мир не знал, чем мы занимаемся. Мы могли наслаждаться конфиденциальностью нашего пузыря в Zoom. По мере того, как Гарри все больше доверял мне, он вовлекал других людей в этот пузырь, связывая меня со своим ближайшим кругом, что является жизненно важным этапом в любой работе с литературными неграми. Всегда найдется кто-то, кто знает жизнь вашего автора лучше, чем он сам, и ваша задача — быстро найти этого человека и взять у него интервью.
Когда пандемия пошла на спад, я наконец смог поехать в Монтесито. Один раз я приехал с женой и детьми. (Гарри покорил сердце моей дочери Грейси своими обширными знаниями мультифильма «Моана»; он сказал ей, что его любимая сцена — это когда Хей-Хей, глупый цыпленок, обнаруживает, что потерялся в море.) Я также дважды приезжал один. Гарри поселил меня в своем гостевом доме, где Меган и Арчи навещали меня во время своих послеобеденных прогулок. Меган, зная, что я скучаю по семье, постоянно приносила подносы с едой и сладостями.
Постепенно мы с Гарри накопили сотни тысяч слов. Когда мы не зумили и не звонили друг другу, мы постоянно переписывались. С течением времени ни одна тема не осталась без внимания. Я был польщен его откровенностью, и я мог сказать, что он был поражен ею. И возбужден. В то время как я всегда отдавал преимущество сюжету и событиям, Гарри не мог отделаться от желания сделать Spare опровержением каждой лжи, когда-либо опубликованной о нем. Как Борхес мечтал о бесконечных библиотеках, Гарри мечтал о бесконечных опровержениях, что означало бесконечные разоблачения. Он, конечно, знал, что некоторые люди сначала будут ошеломлены. "С какой стати Гарри должен об этом говорить?" Но он верил, что они скоро поймут: потому что кто-то уже говорил об этом, но неправильно.
Он был рад этой перспективе; все в нашем пузыре было хорошо. Затем кто-то слил новости о книге.
Кто бы это ни был, их бессердечие по отношению к Гарри распространилось и на меня. У меня был пункт в контракте, дающий мне право оставаться неизвестным, пункт, на котором я всегда настаиваю, но источник слива информации уничтожил его, разгласив мое имя в прессе. Как и почти все, кто имел хоть какое-то отношение к Гарри, я проснулся однажды утром и обнаружил, что щурюсь в гигантский прожектор. Каждый час появлялась еще одна деталь, каждая предосудительная. Мой гонорар был предосудительным, моя биография была предосудительной, и даже мое имя.
Один королевский эксперт предупредил, что из-за моего участия в книге отец Гарри должен «искать груду пальто, чтобы спрятаться под ним». Когда я упомянул об этом Гарри, он уставился на меня. "Почему?"
«Потому что у меня проблемы с отцом». Мы рассмеялись и вернулись к обсуждению наших матерей.
Предыстория моих отношений с Гарри постоянно искажалась. Гарри и меня познакомил Джордж Клуни, заявляли британские газеты, хотя я никогда не встречался с Джорджем Клуни. Да, он снимал фильм по моим мемуарам, но я ни разу не находился рядом с ним, никогда никоим образом с ним не общался.
Я хотел опровергнуть информацию, написать статью или что-то в этом роде, твитнуть некоторые факты. Но нет. Я напомнил себе: негры не говорят. Однако однажды я поделился своей досадой с Гарри. Я жаловался, что эти выдумки обо мне распространялись и превращались в правду. Он склонил голову: Добро пожаловать в мой мир, чувак. К этому времени Гарри уже называл меня чуваком.
За неделю до публикации произошла утечка Spare. Сообщили, что один из мадридских книжных магазинов «случайно» поставил на свои полки экземпляры испанской версии, на которые было наложено эмбарго, после чего нагрянули репортеры. В мгновение ока Флит-Стрит собрала команду переводчиков, чтобы перевести книгу с испанского на английский, и с таким количеством переводчиков, работающих в сжатые сроки, результаты читались как плохой Борат. Одним из примеров среди многих других был эпизод о том, как Гарри потерял девственность. Согласно британской прессе, Гарри рассказывает: «Я быстро оседлал ее...» Но, конечно же, нет. Я могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что в Spare никого не «оседлали» быстро или как-то иначе.
У меня не было времени ужаснуться. Когда книга была официально выпущена, плохие переводы не прекратились. Они умножились. Теперь британская пресса перевела книгу на свой родной язык, на эту абракадабру из бредовых скандальных мнений и классовых подколов. Факты были вырваны из контекста, сложные эмоции сведены к мультяшному идиотизму, невинные эпизоды превратились в возмутительные высказывания — и было так много лжи. Одна британская газета преследовала летного инструктора Гарри. Заголовок: «Армейский инструктор принца Гарри говорит, что история в Spare — это «полная выдумка». Через несколько часов инструктор разместил под статьей длинный комментарий, в котором поклялся, что эти слова «полная выдумка» никогда не слетали с его уст. На самом деле их нигде не было в статье, только в выдуманном заголовке, который получил широкое распространение. Газета выдумала это, сказал инструктор, подчеркнув, что Гарри был одним из его лучших учеников.
Единственный другой раз, когда я был свидетелем такой толпы в состоянии крайнего возбуждения, был с Леброном Джеймсом, у которого я брал интервью до и после его решения покинуть «Кливленд Кавальерс» и присоединиться к «Майами Хит». Я не мог понять ядовитое облако ненависти, которое преследовало его. Фанаты, особенно фанаты Кавс, не просто порицали Джеймса. Они желали ему смерти. Они сожгли его футболку, забросали его изображение камнями. И СМИ их подстрекали. В те первые дни после выхода Spare я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, что общего между исступленным презрением к принцу Гарри и королю Джеймсу. Расизм, однозначно. Кроме того, каждый из них совершил грех публичного попирания своей родины. Но самым большим фактором, как я понял, были деньги. Во времена больших экономических трудностей многих людей раздражает тот, кто так много делает, чтобы попытаться улучшить свое положение.
В течение нескольких дней хаотичная кампания против Spare, казалось, сузилась до единственного пункта атаки: мемуары Гарри, с тщательно проверенными фактами, изобиловали ошибками. Я не могу придумать ничего, что раздражало бы больше, чем быть названным небрежным людьми, которые обычно попирают факты в погоне за своей королевской добычей, и теперь это происходило каждые несколько минут с Гарри и, соответственно, со мной. Например, в одном из разделов книги Гарри рассказывает, что раньше он ждал ежегодные распродажи в TK Maxx, сети магазинов одежды со скидками. Не так быстро, сказали монархисты из корпорации TK Maxx, которые поспешно выступили с заявлением, в котором говорилось, что у TK Maxx никогда не бывает распродаж, а только большие скидки все время! О, черт подери! Попался, принц Джордж Сантос! За исключением того, что люди по всему миру тут же выложили скриншоты TK Maxx, рекламирующие распродажи, в официальном аккаунте в Твиттере. (Конечно, попытка TK Maxx дискредитировать мемуары Гарри не была связана с давним партнерством компании с принцем Чарльзом и его благотворительным фондом.)
Негры не говорят, снова и снова напоминал я себе. Но я должен был что-то сделать. Поэтому я решился на один маленький жест. Я ретвитнул несколько цитат Мэри Карр о непреднамеренных ошибках в воспоминаниях и мемуарах, а также, казалось бы, безобидные цитаты из Spare о том, как работает память Гарри. (Он мало что может вспомнить из тех лет, что прошли сразу после смерти его матери, и по большей части места помнит лучше, чем людей — возможно, потому, что места не подводили его так, как люди.) Беспроблемный ход, негр. Мои твиты были подхвачены, намеренно неверно истолкованы троллями и превращены в заголовки реальными новостными агентствами. Негр Гарри признает, что вся книга — ложь.
Один из друзей Гарри устроил вечеринку в честь книги. Мы с женой присутствовали.
Когда мы приехали, мы чувствовали себя незащищенными, и это не имело никакого отношения к Твиттеру. За несколько дней до этого нас преследовали на машине, когда мы везли сына в детский сад. Когда я доставал его из сиденья, папарацци выскочили из своей машины и встали посреди дороги, целясь в свой огромный объектив и до чертиков напугав всех на парковке. Затем, не прошло и часа, когда я сидел за своим столом, пытаясь успокоиться, я поднял голову и увидел женское лицо у своего окна. Словно во сне, я подошел к окну и спросил: «Кто вы?» Сквозь стекло она прошептала: «Я из Mail on Sunday».
Я опустил штору, позвонил старому другу. Он слушал, но не понимал. Как он мог это понять? Поэтому я позвонил единственному другу, который мог.
Это было все равно, что рассказать Тейлор Свифт о тяжелом разрыве. Это было все равно, что петь Hallelujah Леонарду Коэну. Гарри был просто душкой. Он спросил, все ли в порядке с моей семьей, попросил описать внешность людей, которые нас беспокоят, пообещал сделать несколько звонков, узнать, можно ли что-нибудь сделать. Мы оба знали, что ничего нельзя сделать, но все же. Я чувствовал благодарность и некоторое сожаление. Я приложил большие усилия, чтобы понять мытарства Гарри Виндзора, и теперь я увидел, что ничего не понимаю. Эмпатия — это ничто по сравнению с сутью опыта. Одно утро того, что Гарри переживал с самого рождения, заставило меня захотеть еще раз открыть страницы Spare, где говорится о средствах массовой информации.
Слишком поздно. Книга вышла, вечеринка в самом разгаре. Когда мы вошли в дом, я нервно огляделся, не зная, в каком состоянии мы найдем автора. Он тоже чувствовал себя незащищенным? Был ли он так же заинтересован, как и я, в организации глобального бойкота TK Maxx?
Он появился, шагая к нам, и казался покрасневшим. О-о, подумал я, прежде чем заметить, что это была хорошая краснота. Его улыбка была широкой, когда он обнял нас обоих. Он был в восторге от многих вещей. Разумеется от цифр. Книга рекордов Гиннесса только что зарегистрировала его мемуары как самую быстро продаваемую небеллестристическую книгу в истории. Но, более того, читатели, наконец, читали настоящую книгу, а не куски от Мердока, пропитанные ядом, и их онлайн-обзоры были чрезвычайно восторженными. Многие говорили, что откровенность Гарри о семейных проблемах, о потере матери дала им утешение.
Гостей позвали в гостиную. Было несколько прекрасных тостов за Гарри, затем вперед выступил принц. Я никогда не видел его таким собранным и открытым. Он поблагодарил свою издательскую команду, своего редактора и меня. Он упомянул мой совет «довериться книге» и сказал, что рад этому, потому что это было невероятно — рассказать правду, чувствовать себя — его голос сорвался — «свободным». В его глазах были слезы. В моих тоже.
И все же однажды негр, всегда негр. Я не мог не зациклиться на слове «свободный». Если бы он использовал это во время одного из наших сеансов связи в Zoom, я бы возразил. Гарри впервые почувствовал себя освобожденным, когда влюбился в Меган, и снова, когда они бежали из Британии, и то, что он чувствовал сейчас, впервые в жизни, быть услышанным. Этот властный девиз Виндзоров «Никогда не жалуйся, никогда не объясняй» — на самом деле просто приукрашенная омерта, которая, по мнению моей жены, могла продлить горе Гарри. Его семья активно противодействует разговорам, стоицизм, за который их повсеместно хвалят, но если вы не говорите о своих эмоциях, вы подыгрываете им, и если вы не рассказываете свою историю, вы теряете ее или, что еще хуже, вы теряетесь в ней. Рассказывая, мы закрепляем детали, сохраняем преемственность, остаемся в здравом уме. Говоря, мы каждый день создаем свое бытие, а не то пеняйте на себя. Услышанным, Гарри, услышанным — слышал я, как поздней ночью доношу до него это, и видел, как Гарри наморщил нос, отстаивая свое слово, и снова упрекнул себя: не твоя долбаная книга.
Но после того, как мы обняли Гарри на прощание, после того, как поблагодарили Меган за игрушки, которые она прислала нашим детям, я пересмотрел свое мнение о тишине. Негры не говорят — кто сказал? Может быть, они могут. Может быть, иногда они должны.
Страшно представить эти говорящие руки.
) даже под мешковатой футболкой талия выявлена, а нашей никакие утяжелители, кроме ломика хирурга, талЬю не обозначат. И снова на фоне дерева, уже не сухого, а зазеленевшего. Это М. дает сигнал, что вся её жизнь начинает процветать, чего она себе и желала в незабвенном афро-интервью ...
