Вставать не хочется. Потому что, если вылезти из-под одеяла, сразу станет холодно. К тому же, еще неизвестно, наступил ли рассвет. В маленькой комнатке, которая раньше была кладовой, одно окно, в него нельзя посмотреть на небо, чтобы определить, который час.
Но сестра Маня, кровать которой отделена от кровати Раисы столиком, уже включила настольную лампочку и сказала:
– Раечка, пора.
Да, пора – Маняша включает свои «биологические часы», безошибочно определяющие время.
Комнатка сестер находится за большой кухней, уставленной многочисленными столами этой коммуналки, некогда бывшей квартирой какого-то не то государственного служащего, не то врача. А Раису Кудашеву, в прошлом вдову князя Кудашева, ныне библиотекаря районной московской библиотеки, поселили вот в этой каморке, экспроприировав их собственный дом на углу Воротниковского и Старопименовского переулков. Хорошо еще, что не выселили куда подальше от Москвы, дали хоть какое-то, но все-таки жилье в столице, поскольку она сумела скрыть от властей, что была женой князя, а не просто гувернанткой, как записали в документах.
Всю жизнь до сего дня военной зимы сорок второго года удавалось хранить эту тайну от советской власти.
Она встала, быстро надела свое черное шерстяное платье, кофту тоже надела и поспешила к ванной, где можно умыться и привести себя в порядок, пока не образовалась очередь.
Вернувшись в комнатку, она надела очки в круглой оправе и еще раз стала проверять книжечки, собранные в большую нотную папку. Все на месте: и журнал «Малютка» за 1903 год, и книжечки стихов для детей «Санки-самокатки», «Стёпка-растрёпка», «Беда петушка». Есть и сборник «Верочкины песни», где опубликовано не только ее стихотворение «Елка», но и ноты песни, написанные на ее «Елку». Правда, все публикации подписаны не ее фамилией, а псевдонимами – «А. Э.», «А. Эр.» или «Р. К.».
Но сохранился каким-то чудом и черновик «Елки», который она сберегла скорее интуитивно, чем по расчету, когда после смерти мужа ее выселяли из особняка на Старопименовском. Есть и небольшой сборник, названный по ее стихотворению «Елка», выпущенный уже «Детиздатом» перед самым началом войны. В нем и ноты к песне, написанной на ее стихотворение.
– Обязательно скажи, что тебя разыскала составительница сборника, – напутствовала Раису Адамовну сестра, наблюдая, как она надевает старенькое пальто, и помогая завязать поверх когда-то модной шляпки зимнюю шаль. – Фамилию-то не забыла?
– Маня, ты совсем со мной, как с маленькой, – отозвалась Раиса Адамовна. – Эсфирь Эдмен ее звать. – Она тяжко вздохнула. – Другого боюсь. Пустят ли вообще меня к нему? Такому строгому. Знаменитому.
Маня тоже вздохнула.
– Ну, мы же все обсудили, Раечка. Выхода у нас нет. Жить-то как дальше? Не помирать же. Не примет – пусть. Но попробовать-то надо!
Она перекрестила сестру.
– С Богом!
– С Богом! – Раиса Адамовна тоже перекрестилась и вышла из комнатки.
Ехать надо в центр, а там пешком. Старая часть здания выходит на улицу Поварскую, новая – на улицу Большая Никитская. Соседним зданием (со стороны Поварской улицы) является «Дом Ростовых», где размещается правление Союза Советских писателей. Проситься надо на прием к Александру Александровичу Фадееву, «литературному министру», как его называют. Он автор знаменитых романов «Разгром», «Последний из Удэге», участник Гражданской войны, герой, который устанавливал Советскую власть в Уссурийском крае.
А кто она? Библиотекарь всего лишь. Старушка. И к самому Фадееву? Со своими книжечками? Примите, мол, и меня в ваш Союз. Поскольку дают у вас дополнительный паек, а нам с сестрой ох как тяжко живется… Нет, про паек не надо. Просто сказать: «Да, я писатель, пишу для детей давно. Сейчас снова хочу печататься. Потому что продолжаю писать для детишек… Да, так и сказать…»
Вот и знакомый с детства дом. Правда, раньше не заходила в него. Лестница торжественная… Вот и приемная… Войти, не бояться…
– Гражданка, вы куда, собственно? – вопрос, как и ожидалось, грозный.
– Я к Фадееву, Александру Александровичу. По поводу вступления в Союз писателей.
– Вы что, писатель?
– Да, писатель.
– Так и доложить?
– Так и доложить.
Фадеева Раиса Адамовна знала по портретам. И в жизни он такой же. Нет, немного другой – форма на нем не гражданская, а военная. В каком он звании, Раиса Адамовна не знала.
Он отрывается от бумаг, лежащих на столе, вскидывает голову на посетительницу.
Да, взгляд очень строгий. И лицо строгое, гладко выбритое. Волосы зачесаны назад. Густые, с сединой. Да, это настоящий боец. И писатель настоящий.
Но она все же преодолевает робость. Развязывает тесемки папки, выкладывает на начальственный стол свои книжечки. Вот журнал «Малютка»… Вот стишки…
Фадеев листает книжечки. Аккуратно складывает их в папку Раисы Адамовны.
– Понимаете, стать членом Союза писателей – значит доказать, что ты профессиональный писатель, владеющий искусством слова. И боец идеологического фронта. Вы никак по этим обязательным требованиям для вступления в Союз не подходите.
– Никак? Не подхожу?
– Никак. Не подходите.
– Значит, детям стихи не нужны?
– Отчего же, нужны. Но не такие, как ваши.
Пауза. Глаза у Фадеева, как сталь.
Раиса Адамовна не выдержала его взгляда. Поправила очки, встала. Пошла к двери, но вдруг остановилась.
– Знаете, я тоже сомневалась, нужны ли мои стихи детям. Но вот не так давно, перед самой войной, ехала в поезде. И одна девочка, что ехала с мамой и сидела напротив меня, запела. Песенку на мои стихи… И тогда я подумала, что, наверное, все-таки, не зря пишу… Можно, я напою эту песенку?
Фадеев как-то угрюмо ответил:
– Только недолго, я очень занят.
– Хорошо. Слушайте:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная,
Зеленая была…
И вдруг, словно по волшебству, лицо «литературного министра» преобразилось. И глаза стали другими, исчезла из них сталь, они посветлели. Раисе Адамовне даже показалось, что глаза комиссара Гражданской войны стали излучать свет.
– Так это вы? В самом деле – вы?
– Да, я, – растерянно ответила Раиса Адамовна. – Мне тоже понравилась мелодия. Она как-то очень подошла к моей «Елочке». Правда, некоторые строчки кто-то изменил. Но у меня, знаете, совершенно случайно сохранился черновик. Я показала его составителю сборника, Эсфири Эдман, она меня разыскала…
– Милая вы моя, Раиса…
– …Адамовна, – подсказала бывшая княгиня, ныне библиотекарь районной библиотеки Москвы.
Фадеев вышел из-за стола, подошел к этой маленькой старушке в больших очках, седой, бедно, но аккуратно одетой. Подошел, как к своей матери, которую очень любил и сразу же вызвал в Москву, как только к нему пришел успех после публикации романа «Разгром». Ему захотелось обнять и прижать к себе эту старушку, потому что разом вспомнилось и Рождественская елка, и игрушки на ней, и свечки, и тепло родного дома, тепло родных глаз, и то особое чувство, которое охватывает вас, когда вы дома, с самыми близкими людьми на свете, и еще с кем-то, кто, оказывается, живет в вашем сердце от первого же вашего крика, когда вы появились на Божий свет.
Вот, оказывается, какие чувства может пробудить в вашем сердце эта простая песенка, мотив которой похож на народную немецкую песенку, так говорят музыковеды. Сочинил ее композитор-любитель по фамилии Бекман, он и нотной грамоты не знал. Помогла записать мелодию его жена, пианистка.
Этого не знал знаменитый советский писатель, не знала и Раиса Адамовна, но сейчас, во фронтовой Москве, в кабинете, где паркетные дворянские полы, добротная старинная мебель, они смотрели друг на друга, как родные, как люди одного корня, у которых нет классовой борьбы друг с другом, а есть лишь Любовь, которой и живы русские люди.
Александр Александрович Фадеев вызвал к себе помощников, приказал немедленно оформить Раису Адамовну Кудашеву как члена Союза Советских писателей и выдать ей паек по первому разряду.
Замечательная детская писательница снова стала печататься, прожила до 86 лет, скончалась в 1964-м. Широкая известность к ней пришла лишь в пятидесятые годы. Она стала встречаться со школьниками «и много-много радостей детишкам принесла».
Установленное авторство давало Р.А. Кудашевой не только гонорар за публикации песенки «В лесу родилась елочка...», но авторское право на неприкосновенность произведения. Право распоряжаться его текстом, выверять его. Получив признание, Кудашева воспользовалась своим авторским правом частично. В дореволюционных изданиях песенки читаем:
«Везет лошадка дровенки,
А в дровнях мужичок…»
В сборнике 1941 года в песенке вместо мужичка вдруг появился «старичок». Надо сказать, совсем не вдруг и совсем не случайно. Дело в том, что стихи Р. Кудашевой про елочку были написаны в 1903 году к празднику Рождества. Елка в те дореволюционные годы появлялась в домах и украшалась не к празднику Нового года, а к Рождеству Христову. Но в послереволюционное, атеистическое время про Рождество старались не вспоминать. А елку, как спутницу Рождества, на много лет запретили, относя ее к религиозной пропаганде. Когда же в конце тридцатых годов вновь разрешили украшать елку, то приурочили ее уже не к Рождеству, а к Новому году.
Вместе с елкой вернулся и знакомый всем Дед Мороз. Так что «старичок» в песенке появился неслучайно: он как раз и напоминал о Деде Морозе, напрямую связывая песенку о елочке с новогодним праздником. В сборнике детских стихов 1941 года песенка Кудашевой была проиллюстрирована рисунком, на котором был изображен приехавший в лес на дровнях старичок. И этот старичок с белой окладистой бородой был Дед Мороз.
Но песня о «Елочке» все равно жива и будет жить. Спросите любого прохожего, знает ли он песенку «В лесу родилась елочка», и он улыбнется и ответит утвердительно. А вот об авторе этой песни вряд ли кто-то скажет. Но мы должны знать об этом обязательно. Знать не только няню Арину Родионовну, которая рассказывала сказки Саше Пушкину, но и княгиню Раису Кудашеву, которая сочинила для приемного сыночка Алеши, погибшего в Первую мировую войну, свою «Елочку».
И песенка, как и сказки Пушкина, обрела бессмертие.
Посмотреть вложение 45456
Всех, кто уже с тигром, с наступившим, кто ещё с бычком - догоняйте нас, и вместе, по светлой тигриной (тигрячьей?) полосе навстречу дням, полных счастья, позитива, хорошего настроения, приятного общения, добрых новостей, вдохновения, чудесных открытий и веры, надежды, любви 
