Рассказано | Форум "Жизнь по-королевски"
  • Дамы и господа!
    Если при регистрации вы не получили письмо для подтверждения по e-mail, проверьте папку СПАМ - вероятней всего, письмо там.
    Если и там нет письма, пишите мне на newsroyals@ya.ru

    С уважением, ROYALS

  • Дамы и господа!
    Обо всех неполадках на форуме сообщайте в теме Технические вопросы и проблемы форума".
    По электронной почте newsroyals@ya.ru или мне в личные сообщения

    С уважением, ROYALS

  • Миледи!
    Пожалуйста, тексты с Дзен-каналов копируйте в теме целиком, можно под спойлер, внизу ставьте ссылку.
    Причина: каналы часто блокируются и авторы вынуждены удалять свои статьи, чтобы их разблокировали, поэтому через месяц по вашей ссылке может быть ошибка 404. А так хоть на нашем форуме текст сохранится.

    С уважением, ROYALS.

Рассказано

Royal Owl

Маркиза
Команда форума
Леди Модератор
Золотой фонд форума
Регистрация
05.07.2019
Сообщения
6 373
Реакции
176 118
Баллы
63
Адрес
Неизвестная планета
Милые дамы, предлагаю в эту тему приносить разные рассказы, истории из жизни. Кто чем хочет поделиться, прошу!
 
Пpoщaльнoe пиcьмo 27-лeтнeй aвcтpaлийки, кoтopoe зacтавляет пocмотpеть по-дpyгому на миp...

Её нe стало 4 янваpя 2018 года — агреccивная фoрма рaкa сoжгла дeвушкy буквальнo за гoд. За день до смeрти Холли Батчер пoдeлилась с «тeми, ктo oстаётся» своими мыслями, pассказав, с чем ей прощаться больнее всего и что на самом деле является самым ценным в жизни.

"Это очень стpанно — понимать и принимать тот факт, что ты смертен, в 26 лет. Всего лишь в 26. Смеpть относится к тем вещам, о которых мы cтараемся не думать. День пpоходит за днём, и нам кажется, что так будет всегда... Но однажды случается то, к чему ты не гoтов. Совеpшенно не гoтов.

Я всегда была увеpена, что когда-нибудь постарею. Что однажды моя кожа станет дpяблой, в волосах появится седина, на талии — лишние сантиметры. И все эти изменения будут связаны с мoей семьёй — заботами о любимом человеке, наших детях. Я пpедставляла, что у меня pодится много малышей. Что я буду петь им колыбельные, недосыпать, уставать… Сейчас пoнимаю: я так сильно этого хотела и хочу, что сама мысль о той семье (семье, которой у меня никогда не будет!) причиняет мне невеpоятную боль.

Это жизнь. Такая хpупкая, драгоценная, непредсказуемая… Каждый день — это бесценный подаpок, а не данность.

Сейчас мне 27. Я не хочу умирать. Я oчень люблю жизнь. Я безмерно счастлива в ней и каждый миг готoва благодарить за это счастье своих близких. Но увы — от меня бoльше ничего не зависит.

Это письмо я пишу не потому, что мне страшно. Пока мы живы, мы не осознаём, что такое смерть и насколько она близка. И мне это нравится. За исключением тех случаев, когда нам по какой-нибудь причине хочется поговорить об этом, мы делаем вид, что смерти не существует. Что она не случится ни с кем из нас. Это такое табу. О нём не разговаривают. Мне тоже сложно это даётся. Слишком тяжело. Слишком… непонятно.

Я хотела бы, чтобы люди перестали так сильно переживать из-за своих проблем. На фoне смерти эти пpоблемы, cтрессовые ситуации кажутся сущими мелочами. Просто поверьте мне. Всех нас — и меня совсем скоро, и вас (возможно, через много-много лет) — ждёт одна участь. Мы все исчезнем.

В последние месяцы у меня было много вpемени, чтобы подумать об этом. Чаще всего эти мысли приходили ко мне ночами, и я могла как следует проанализировать их в тишине. Так вот.

Каждый раз, когда вам хочется понервничать по мелочам, пожаловаться на свою жизнь, просто подумайте о тех, кто столкнулся с настоящей пpоблемой. Той, которую не преодолеть. Той, от которой не убежать. Той, которая пеpечёркивает всё. Вспомните обо мне. И поблагодарите жизнь, что ваши проблемы — это сущий пустяк. Их, в отличие от смерти, можно преодолеть. Помните об этом.

Да, жизненные сложности могут раздражать. Но попытайтесь хотя бы не изливать свой негатив на других людей. Вы живы — и это уже счастье. Вы можете выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух. Можете увидеть, каким голубым бывает небо и какими зелёными — деревья. Можете, а я совсем скоро уже не смогу. Вам повезло. Действительно повезло.

Возможно, сегодня вы попали в пробку или не выспались, потому что ваши прекрасные дети будили вас всю ночь. А может, ваш парикмахер ошибся и состриг волосы короче, чем вы просили. Или накладной ноготь сломался. Или грудь слишком маленькая, на попе целлюлит, а живот похож на дряблое желе.

Господи, да перестаньте думать об этом! Я клянусь, вы напрочь забудете об этих вещах, когда наступит ваша очередь! Всё это ерунда, если смотреть на жизнь в целом.

Я вот смотрю на своё тело, как оно тает на глазах, и ничего не могу с этим поделать… Всё, чего бы я хотела, — это не идеальные формы, а ещё один день рождения или Рождество, проведённое с семьёй. Или ещё один день (всего лишь день!) наедине с любимым и нашей собакой.

Иногда слышу, как люди жалуются на слишком сложную работу или слишком тяжёлые упражнения, которые даёт им тренер в спортзале. Ха! Будьте благодарны, что вы вообще можете их делать! Работа или тренировки кажутся такими обыденными, скучными вещами. Пока ваше тело вообще позволяет их выполнять.

Я старалась вести здоровый образ жизни. Наверное, это даже можно было бы назвать моей страстью. Но всё это сейчас стало неважным. Цените здоровье и собственное работоспособное тело, даже если у него неидеальный размер. Ухаживайте за ним, любите его — просто за то, что оно вас не подводит и оно замечательное. Балуйте его движением и здоровой пищей. Но не зацикливайтесь на этом.

Крепкое здоровье — это ведь не только про физическую оболочку. Постарайтесь найти душевное, эмоциональное и духовное счастье.
Тогда вы поймёте, насколько неважно то «идеальное тело», которое навязывают нам массмедиа и соцсети. Удаляйте из своей ленты любой аккаунт, который заставит вас сомневаться в красоте вашего тела. Неважно, чей это аккаунт — кого-то постороннего или друга. Будьте безжалостны в борьбе за собственное счастье.

А ещё будьте благодарны за каждый день, когда у вас ничего не болит. Говорите спасибо даже за те дни, когда не очень хорошо себя чувствуете из-за гриппа, заболевшей спины или, например, подвёрнутой лодыжки. Да, это неприятно, но не угрожает вашей жизни и скоро пройдёт.

Меньше жалуйтесь, люди! И больше поддерживайте друг друга.
Отдавайте, отдавайте, отдавайте. Это святая правда: вы почувствуете себя более счастливым, если помогаете кому-то. Жаль, что я делала это не так часто…

С тех пор как я заболела, я встретила массу невероятно отзывчивых, щедрых и добрых людей. Я услышала от них множество добрых слов. Получила море поддержки от семьи, друзей и даже незнакомцев. Это гораздо больше, чем я смогу отдать взамен. Я никогда этого не забуду и до конца останусь благодарна этим людям.

Знаете, это было бы очень странно: имея деньги, начать тратить их в конце, перед смертью. В это время совершенно не хочется идти в магазин и покупать, например, новое платье (хотя я очень любила шопинг раньше). Платья потеряли смысл. В конце ты абсолютно чётко осознаёшь: глупо тратить деньги на новую одежду или другие вещи.

Вместо платья, косметики, украшения купите что-нибудь приятное для своего друга. Что-нибудь, что доставило бы ему радость. Угостите друзей обедом. Приготовьте для них что-нибудь самостоятельно. Купите им симпатичное комнатное растение, абонемент на массаж, подарите красивую свечу. Неважно, что это будет. Важно лишь, чтобы этот подарок сообщал вашему другу: «Я люблю и ценю тебя».

Научитесь ценить время других людей. Даже если вы склонны опаздывать — что ж, просто заведите привычку готовиться к выходу из дома заранее. Цените то, что другой человек готов подарить вам час или полчаса, просто чтобы поговорить с вами. Не заставляйте его ждать, уставившись в телефон. Этим вы заслужите уважение.

В этом году моя семья решила не делать традиционных подарков на Рождество и даже не украшать ёлку. Вы бы знали, как меня это расстроило! Я чуть не испортила всем праздник! Но всё оказалось очень необычно и мило. Поскольку никому не пришлось бегать по переполненным магазинам, мои близкие потратили время на то, чтобы написать друг другу поздравительные открытки.

Наверное, это было правильно: представьте, если бы семья всё-таки решила сделать мне подарок, я бы воспользоваться им всё равно не смогла и он остался бы у них — странно, не так ли? А открытки… Знаете, они значат для меня гораздо больше спонтанно приобретённых подарков. Мораль этой истории: не нужно тратиться, чтобы праздник обрёл смысл.

Если хотите потратить деньги — тратьте их на впечатления. Или хотя бы не заставляйте себя отказываться от впечатлений, потратив всё на материальную, по сути ненужную вам ерунду.

Потратьте день, чтобы поехать, наконец, на пляж — выбраться в поездку, которую вы давно откладывали. Окунитесь в воду, заройте пальцы в песок. Почувствуйте солёную воду на своём лице.
Ощутите себя частью природы.

Почувствуйте этот момент, насладитесь им, а не пытайтесь поймать в камеру вашего смартфона. Глупо проживать жизнь через экран смартфона, глупо тратить время на поиски идеального кадра! Просто наслаждайтесь этим моментом. Сами! А не пытайтесь поймать его для кого-то другого.
Да, вот риторический вопрос. Время, которое вы ежедневно тратите на макияж и укладку — оно действительно того стоит? Никогда не понимала этого в женщинах.

Просыпайтесь раньше, слушайте пение птиц, наслаждайтесь первыми красками восхода.

Слушайте музыку. Именно слушайте! Музыка — это лекарство. Старая лучше.

Обнимите своего домашнего питомца. Я буду отчаянно скучать по своей собаке.

Поговорите с друзьями. Не по телефону. Как у них дела по-настоящему?
Путешествуйте, если этого хотите. Не путешествуйте, если не хотите.
Работайте, чтобы жить, но не живите, чтобы работать.

Серьёзно: делайте только то, что заставляет ваше сердце биться быстрее, а вас — чувствовать себя счастливым.
Хотите торт? Съешьте — и никакой вины!
Скажите «нет» тому, чего вы не хотите.
Перестаньте думать о том, что подумают о вас и вашей жизни другие. Да, у них могут быть иные представления о том, как надо и правильно. Но вы можете пожелать прожить самую заурядную, зато полную счастья жизнь — и будете совершенно правы!

Говорите близким, что любите их, так часто, как это возможно. И любите их искренне, всем сердцем.

Если что-то заставляет вас чувствовать себя несчастными, будь то работа или личная жизнь… Просто напрягитесь и измените это! Никто из нас не знает, сколько времени ему отведено. Нельзя тратить это драгоценное время на то, чтобы страдать. Да, я знаю, это часто повторяют. Но ведь правда!

В любом случае это всего лишь совет от молодой девушки. Можете следовать ему или нет — я не настаиваю.

И последнее. Если возможно, сделайте доброе дело для человечества (и меня) — станьте донором крови. Этим вы спасёте чью-нибудь жизнь, а заодно и сами почувствуете себя лучше. Каждая сдача крови может спасти три жизни! Это огромный вклад, который доступен каждому.

Донорская кровь (а я уже сбилась со счёта переливаний) дала мне возможность прожить ещё один год. Год, за который я всегда буду благодарна, потому что провела его здесь, на Земле, со своей семьёй, друзьями и собакой. Это был самый замечательный год в моей жизни. Спасибо.
И до встречи..."

До слез.. и ведь так оно и есть, сколько мы не делаем только потому, что живем с оглядкой на других.. или, наоборот, делаем потому что хотим произвести впечатление.. какие-то стереотипы мешают наслаждаться жизнью..
 
Последнее редактирование:
— Батя, тут открытка пришла, с опозданием на полгода. Вас с мамкой на свадьбу приглашают. Рустам и Залина какие–то.
— Дай гляну, — отец раскрыл открытку, долго смотрел на приглашение, имена, подписи. Вернул, — не успели, так не успели.

— Так бать, это же в Дагестан вас приглашали, в Махачкалу! Кто это такие вообще? Тут видел, приписано: "перелёт и проживание за наш счёт". Бать, расскажи, а!

Отец поотнекивался. Потом недолго помолчал.

— Это сторона невесты приглашала.

— Ну?

— Ну... Это было в 85–м году, под новый год как раз. Тогда аномалия случилась — всю республику снегом засыпало. На улицу выйдешь — заборов не видно, только крыши торчат. По радио объявили ЧС, корм для скота на чабанских стоянках сбрасывали с вертолётов, чтобы падежа большого не было. Дороги расчищали военные, но и их усилий не хватало.

Я работал заведующим инфекционкой; помню, что поздравлять пациентов собирались. Стою у зеркала, креплю ватную бороду, медсестры и санитарки режут салаты. Вдруг за окном с надрывным рокотом и снежным скрипом остановился КРАЗ. Ну, знаешь, грузовик здоровенный такой...

— Да знаю, конечно.

— Ну вот, мы в окно выглянули, оттуда к нам вышли двое. Через пару минут пришли ко мне в кабинет. Молодая дагестанская семья, жили и работали на чабанской стоянке, километрах в пятидесяти от райцентра. Стоят у двери, переминаются, уставшие, серые от дороги. Я их приглашаю присесть, стоят.

Начинает говорить муж: — Валера, — говорит, — дочка умерла. Полгода всего дочке, понос был две недели, неделю назад дышать перестала. Всё. Нам справка о смерти нужна, на святую землю повезём, хоронить будем.

Тут я заметил, что в руках он держит небольшой чемодан. Жёлтый. Ставит его на стол, раскрывает, а там грудничок лежит. Синяя вся девочка.

— Что же вы, — ругаться начинаю, — терпели до последнего? Почему сразу не привезли?

— Хотели, Валера! Не могли прорваться через снег. Вот большую машину нашли, приехали.

Отец осёкся, помолчал. Достал бланк, начал вносить записи, автоматически прослушивая тело ребёнка фонендоскопом.

— Я, — батя говорит, — не надеялся ни на что тогда. Это процедура необходимая, их вообще много. Но тут слышу — шум. Не стук сердца, как все привыкли, а шум.

"Всем тихо!" — крикнул, приложил мембрану плотнее. Через две минуты в фонендоскопе снова неясное "шууууух".

— Как сейчас помню, — батя рассказывает, — сбрасываю со стола всё, что было, чемодан этот тоже, ребенка укладываю, ору главной медсестре, та бегом за реанимационным набором. Через минуту вгоняем в подключичку лошадиную дозу лекарства с одновременным массажем сердца. Там много всего, ты не поймёшь. Ребёнок начал на глазах розоветь, а потом вдруг как закричит... Громко так, на всё отделение...

Я ошалело смотрю по сторонам — мама её без сознания по стене сползает. Папа бледный стоит, за стол держится. Элисту вызываю, санавиацию. Девчонку вертолётом увезли, вместе с родителями. Да ты помнишь, наверное. Они часто к нам потом приезжали, постоянно гостинцы везли.

— Дядя Рамазан? — говорю.

— Да! Рамазан, точно. Ну вот. Эта Залина — дочь его и есть. Ты смотри, помнят...
 
Моё мнение - избавляться от м@даков стремительно и заняться собой любимой. И самооценка появится и жизнь наладится 👌😊
Теле-терапия для Дам
 
История любви .
До слез...
.

Эти рисунки Сутеева не печатают в детских книжках​


2 дня назад

Уверена, имя Владимира Сутеева знакомо абсолютно каждому взрослому человеку. На его сказках выросло не одно поколение советских и российских детей. Помните: «Кто сказал „мяу“?», «Мышонок и карандаш», "Три котенка". Не сомневаюсь, вы тоже росли на этих текстах, а сегодня читаете их своим малышам.


Рисунок В. Сутеева


Рисунок В. Сутеева


Все эти добрые сказки и милые иллюстрации к ним созданы одним человеком - нашим "Диснеем" - Владимиром Григорьевичем Сутеевым. Образы зверушек и насекомых, придуманные и воплощенные им, словно близкие друзья, идут с нами по жизни.
Но есть серия рисунков Сутеева, которые незнакомы широкой аудитории. Ибо все они предназначались одному человеку...


из архива семьи Сутеевых


из архива семьи Сутеевых
Он увидел её в стенах "Союзмультфильма" в 1947 году и "заболел" ею на всю жизнь. 40 лет (только представьте!) Владимир Сутеев будет ждать от Татьяны Таранович заветного "да". И дождется. На момент свадьбы жениху было 80, невесте 67...
Почему так долго? Тогда, в сороковых, Татьяна Таранович не могла ответить своему поклоннику взаимностью. Она была замужем, вместе с супругом воспитывала дочь.


Татьяна Таранович


Татьяна Таранович
И Сутеев, и Таранович тогда работали на "Союзмультфильме". Отрисовывали мультики, ставшие впоследствии шедеврами.
Осознав, что любимая не станет его спутницей жизни, Владимир Григорьевич - успешный мультипликатор - уходит со студии. Чтобы не мучить себя, ежедневно созерцая её облик.
Он отступил. Даже женился на другой. Только чувства не отступили.


из архива семьи Сутеевых


из архива семьи Сутеевых
Он продолжал ходить на "Союзмультфильм", чтобы видеться с ней. Вставал позади её стола и часами наблюдал за её работой. Чтобы успокоить предательски дрожащие руки, он стал упираться в стену, механически ковыряя штукатурку. За 10 лет в той стене появилась дырка размером с кулак.
Он писал ей. Интеллигентные, уважительные, нежные письма. Впрочем, гораздо красноречивее слов в них говорили рисунки. В легендарной сутеевской стилистике.


scale_1200


Себя он изображал утенком, возлюбленную - цыпленком. И все было понятно без слов... Большинство писем заканчивалось трогательным "И каждый цыпленок, и каждый котенок шепчет тебе о моей любви".
Однако своих избранников ни он, ни она не предали. Своим супругам оба были верны до конца. Сначала овдовела Татьяна Александровна. 10 лет она прожила одна. У Сутеева тяжело болела жена. Он не оставлял ее до последнего дня. Овдовев, выдержал траур длиной в год. И только тогда сделал предложение своему "цыпленку". Спустя 40 лет они воссоединились.



scale_1200


Судьба отмерила им 10 лет совместной жизни. Это были годы безмерного, невероятного счастья. Они гуляли, читали друг другу вслух, вместе работали над книжными иллюстрациями. Сутеев продолжал рисовать историю их любви. Зарисовки наполнились гармонией и радостными тонами.


scale_1200


Уже практически ослепнув, 90-летний Сутеев дрожащей рукой вывел предсмертный "семейный портрет" - маленький цыпленок несет на себе обессиленного слабого утенка. Вскоре иллюстратор покинул этот мир. Любовь всей его жизни уйдет вслед за ним спустя несколько месяцев.


scale_1200


История двух людей, посвятивших всю свою жизнь сказкам, сама похожа на волшебное повествование. Это история о любви и верности,
о благородстве и чести, о предначертании судьбы и неизбежности счастья.
Сегодня, 5 июля, в день рождения Владимира Сутеева, я возьму сборник его сказок и прочитаю их ребенку с особым чувством. В знак уважения не только к большому таланту, но и к Человеку с большой буквы.

 
j9SZ3yU3gAI.jpg
Тяжелая судьба русского Жюля Верна

Александр Беляев писатель-фантаст, один из основоположников советской научно-фантастической литературы. Среди наиболее известных его романов: «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Ариэль», «Звезда КЭЦ» и многие другие (всего более 70 научно-фантастических произведений, в том числе 13 романов). За значительный вклад в русскую фантастику и провидческие идеи Беляева называют «русским Жюлем Верном».

В детстве Александр Беляев потерял сначала сестру – она умерла от саркомы.
Потом утонул его брат. Потом умер отец, и Саше пришлось самому зарабатывать на жизнь – он еще был подростком. А еще в детстве он повредил глаз, что потом привело почти к утрате зрения. Но именно в детстве он сам выучился играть на скрипке и на пианино. Начал писать, сочинять, играть в театре.

Потом, в юности, сам Станиславский приглашал его в свою труппу – но он отказался. Может быть, из-за семьи отказался. Кто знает? Он как раз женился в первый раз. Через два месяца жена его оставила, ушла к другому. Прошло время, рана затянулась и он снова женился на милой девушке. И одновременно заболел костным туберкулезом.

Это был почти приговор. Беляева заковали полностью в гипс, как мумию – на три года! Три года в гипсе надо было лежать в постели. Жена ушла, сказав, что она ухаживать за развалиной не собирается, не для этого она замуж выходила. И Беляев лежал, весь закованный в гипс. Вот тогда он и придумал голову профессора Доуэля – когда муха села ему на лицо и стала ползать. А он не мог пальцем пошевелить, чтобы ее прогнать...

Но этот ужасный случай побудил Беляева написать роман. Потом, когда он все же встал на ноги и стал ходить в гипсовом корсете. Полуслепой и некрасивый. А был красавец в молодости... Он писал и писал свои знаменитые романы. Фантазия его не иссякала, добро побеждало зло, люди выходили за пределы возможностей, летали на другие планеты, изобретали спасительные технологии, любили и верили.

Хотя немного грустно он писал. Совсем немного. Если вспомнить, в каком он был состоянии...

Он женился потом на хорошей женщине. И две дочери родились. Одна умерла от менингита, вторая – тоже заболела туберкулезом. А потом в Царское Село пришли фашисты – началась оккупация. Беляев не мог воевать – он почти не ходил. И уехать не смог. Он умер полупарализованный, от голода и холода, под фашистским игом. А жену и дочь фашисты угнали в Германию. Они даже не знали, где похоронен Александр Романович. Потом жене передали все, что осталось от ее мужа – очки.

Больше ничего не осталось. Романы, повести, рассказы. И очки. К дужке которых была прикреплена свернутая бумажка, записка. Там были слова, которые умирающий писатель написал для своей жены: «Не ищи меня на земле. Здесь от меня ничего не осталось. Твой Ариэль»...

Осталось. Еще как осталось. Сила духа и воли. И любовь к людям. Ариэль, летающий человек, отбыл здесь свой тяжелый срок и прошел испытание. И не покорился, ни Судьбе, ни фашистам – никому. Он победил, хотя и погиб – но погибают рано или поздно абсолютно все.

А побеждают немногие.»
Автор статьи Кирьянова А.В.
 
«Я, Каренина Анна Аркадьевна, была найдена в Харькове, воспитывалась в детском доме, работаю токарем…»
Лучше всего Агнию Барто знают детки. Простенькие и милые стихи для малышей, написанные Агнией Львовной, легко читаются и быстро запоминаются.

И не удивительно. Обманчивая их простота создаёт ощущение, что сочинила их не взрослая тётя, а маленькая соседка.



Агния Барто на встрече с детьми. Фото ТАСС.


Агния Барто на встрече с детьми. Фото ТАСС.
Для многих из нас Агния Барто так и осталась в памяти детской поэтессой. Но не написание стихов стало Главным делом её жизни.

Мне в руки попала замечательная книга, написанная ей самой и повествующая о другой жизни этой замечательной женщины.

Во время войны и после неё Агния Барто часто бывала в детских эвакопунктах и детских домах. По воспоминаниям и заметкам в записных книжках, в 1947 году она написала поэму «Звенигород», которая легла в основу Главного дела её жизни.



Ленинград. Новогодняя ёлка в детском доме. Фото свободное достояние.


Ленинград. Новогодняя ёлка в детском доме. Фото свободное достояние.
В 1954 году сотрудница карагандинской библиотеки, прочитав поэму, написала Агнии Львовне письмо, в котором поделилась своим горем: её дочка тоже потерялась во время войны. Она пыталась искать дочку, но тщетно.

С помощью известной всему Союзу поэтессы случилось чудо: девочка была найдена. Ей 18 лет, она живёт на Украине, работает. Нина переехала к маме в Караганду. Но на этом история не закончилась. О счастливой истории написал корреспондент «Огонька».

Заметку прочёл солдат-срочник. Демобилизовавшись, он уехал в Караганду, нашёл Нину. Молодые поженились.

Ещё через несколько лет в Караганду приехала Агния Барто. Они встретились с Софьей Ульяновной, Ниной и её мужем Иосифом. Счастливая история благодаря карагандинским журналистам стала известна на весь Союз.



Цитаты из писем. Книга А.Барто  Найти человека. Впервые книга была опубликована в №8 журнала Знамя за 1968 год.


Цитаты из писем. Книга А.Барто "Найти человека". Впервые книга была опубликована в №8 журнала "Знамя" за 1968 год.
А дома, по возвращении, Агнию Львовну ждала пачка писем. Самые разные люди просили известную поэтессу помочь им в поиске детей, потерянных в годы войны.

Так, из писем, на радио «Маяк» родилась передача «Найти человека». По признанию Агнии Барто, автора и ведущей передачи, она стала Главным делом её жизни.

Во многих случаях положение спасал авторитет. Те двери, которые закрывались перед простыми людьми, распахивались перед известной поэтессой.

Агния Барто вспоминала:

«Боюсь, что «Маяк» будет затоплен письмами. Они идут беспрерывно»
Каждая передача начиналась такими словами: «…Те, кто меня сейчас слышат, запишите пожалуйста: к вам за помощью обращается…»

Обращались не только дети и матери. Братья, сёстры, отцы... Те, для кого передача «Найти человека» стала последним шансом найти родных, сгинувших в лихую годину.

Разумеется, были организации, которые на государственном уровне занимались розыском потерявшихся в войну детей. Но им требовались точные паспортные данные.



Дети в концлагере. Многие попали туда совсем малышами. Многое ли они помнят?


Дети в концлагере. Многие попали туда совсем малышами. Многое ли они помнят?
А многие дети не могли назвать даже своё имя. В детприёмниках им давали новые. На свет появилось много Непомнящих, Неизвестных, Безымянных. Так и ожила полная тёзка толстовской Анны Карениной. Что это: любовь к литературе, или цинизм?

Агния Барто приняла гениальное решение: вести поиск по хрупким детским воспоминаниям:

«Мы с братом поменьше, кажется, его звали Серёжа, катались на калитке, она была скрипучая…»
«На дворе нашего кирпичного дома торчала врытая в землю какая-то рельсина…»
На такие шаткие ступеньки опирались поэтесса и её добровольные помощники в своих поисках. И пусть баня оказывалась не самой большой в городе, а название улицы начиналось не на букву «О», а на «С», но дети находились, а это главное.

А иногда приходилось искать и по страшной примете:

«У неё на левой ручке, ниже локтя, выжжен номер 77325».
Миллионы людей приняли близко к сердцу призыв Агнии Львовны. Передачу слушали и участвовали в поисках даже те, кто не терял родных. Журналисты, кадровики, учителя, милиционеры. Военное горе было общим.

Благодаря суеверности Немировича-Данченко передача стала выходить 13-го числа каждого месяца. Дело было так. Однажды Агния оказалась в гостях вместе со знаменитым режиссёром. В гостях Владимир Иванович наотрез отказывался сесть за стол из-за того, что обедающих оказалось ровно тринадцать.

Хозяйке пришлось посадить с гостями маленькую дочь, которой уже давно было пора спать.

Вспомнив этот смешной момент, Агния Львовна приурочила передачу к 13-му числу. День, считающийся несчастливым, стал самым радостным для почти тысячи семей.



Беженцы. Много детей терялось во время отступления. Фото свободное достояние.


Беженцы. Много детей терялось во время отступления. Фото свободное достояние.
Передача имела ошеломительный успех. Почти тысяча разлучённых с родными и потерявшихся в лихие военные годы детей обрели родных. Но в 1973 году передача была свёрнута. Почему?

С войны прошло много времени. Стали стареть и умирать матери. Меньше стало приходить писем. Агния Львовна очень тяжело переживала расставание с передачей:

«С трудом привыкаю к тому, что 13 число… для меня день обычный… вместе с последней передачей из моей жизни ушло что-то драгоценное…»
В жизни Агния Львовна была очень скромным человеком. Многие люди, обращавшиеся к ней за помощью, даже не подозревали, что известная поэтесса и ведущая передачи – одно лицо!



Все цитаты в статье, набранные курсивом, из книги А.Барто Найти человека.


Все цитаты в статье, набранные курсивом, из книги А.Барто "Найти человека".
Усилиями Агнии Львовны Барто воссоединились 927 семей.
Низкий поклон неравнодушным.
агния.jpg
 
— Вот возьму, и буду счастливой! - сказала вслух Татьяна, стоя у закипающего чайника - прямо сейчас.

Время было пять утра, все спали.

Спал муж, раскидавшись от жары по маленькой, неудобной кровати, спала дочь, поругавшаяся с мужем и приехавшая с ребёнком, спала свекровь, заявившаяся в гости без предупреждения, впрочем, как всегда, спал брат - студент на раскладушке на кухне, спал огромный рыжий кот Барсик, которого мама Татьяны привезла на время, и он живёт у них уже год...

Пять утра, Таня задумчиво пьёт свежезаваренный кофе и смотрит в окно.

Где-то подъезжает сонный трамвай, на остановке стоят первые не выспавшиеся пассажиры, дворники в оранжевых жилетках, словно трудолюбивые муравьи метут асфальт, вжих-вжих-вжих, машинки такси едут с ранними пташками - пассажирами, все заняты делом, а Таня...Таня вдруг решила быть счастливой.

Она взяла ноутбук, пробралась на лоджию, заварила себе ещё кофе, кстати, Таня любит молотый кофе, но они на всём экономят и приходится пить этот...Хотя...

Луиза Фёдоровна, мама Олега, мужа Татьяны, не может пить растворимый кофе, у неё случается жуткий приступ головной боли, а без кофе женщина не может, поэтому приходится всегда держать про запас для мамы кофе, молотый.

Чувствуя себя преступницей, Таня прокралась на цыпочках в кухню и тихонько включила плиту, она сварила кофе - божественный напиток, запах поплыл по всей небольшой квартирке, Таня положила в чашку палочку корицы, кстати, свекровь терпеть не может корицу, а Таня любит...

Схватила зефиру, которую отложила для внучки, уж очень внучка любит зефир, но Таня тоже его любит и там ещё три штучки останется и тихонько прокралась обратно на кухню, распространяя божественный, умопомрачительный запах вокруг себя.

Таня пьёт кофе и в блаженстве закрывает глаза, какое счастье...

Какое чудо, что мысль стать счастливой пришла Танюше именно сейчас, а не когда-то там...

Таня открыла ноутбук, тааак...

О, надо написать Глебу, отодвигаем ноутбук в сторону и берём телефон, шепчет себе тихонько Татьяна, она будто руководит собой, учит себя быть счастливой.

Таня пишет Глебу, без приветствий, без вежливости, что если сегодня до обеда, он не решит все вопросы со своей семьёй, то её, семью, то есть, больше не увидит.

Татьяна знает отчего приехала дочь, потому что в гости опять заявились мама и сестрица Глеба, нет- нет, люди они хорошие, ещё бы...

Только это невыносимо, когда две тётки сидят и комментируют все действия твои, твоего ребёнка, а потом будто в шутку рассказывают всем родственникам и знакомым какая глупенькая у Глеба жена, она не так делает сырники не так варит борщ, воспитывает ребёнка, стирает, гладит и тому подобное...

Визиты становятся всё чаще, дочь всё чаще приезжает к родителям, Тане это надоело...

В грубой форме она написала зятю всё, что думает про эту ситуацию и настоятельно попросила её решить незамедлительно, а не то...

Таня отложила телефон, прихлебнула кофе, откусила зефирку, мммм...

Что-то волнительно, а что такое?

Ах, да...

Таня решила быть счастливой прямо сейчас, с этого чудесного утра...

Тэээкс...кто следующий под раздачу попадает? Ааа, да...

Таня осторожно прокралась к шкафчику на лоджии хихикая вытащила пачку сигарет, взяла одну, прикурила, с удовольствием затянулась, кааайф.

А то, когда приезжает мама Виктора, курить нельзя, что она подумает и при внучке курить нельзя, позорище, и при брате - студенте, расскажет маме, мама будет плакать и переживать...

Таня любит утром выкурить сигаретку с кофе и зефиркой или кусочком шоколадки, когда нет никого рядом.

Только это не удаётся последнее время, а днём она не курит, не хочет, не нравится, что от одежды и от волос воняет табаком, утром, дома, мммм, многолетний ритуал.

Но вот, к сожалению, не так часто удаётся его провести.

Опять полный дом народа, тааак, прочь плохие мысли, Таня решила быть счастливой...

-О, Танюх, ты что куришь? - Таня повернулась и увидела сонного, взлохмаченного брата, он стоял в трусах и чесал одну ногу другой.

Таня вздохнула.

-Да, курю, а ещё пью кофе и ем зефир.

-Ты чего такая злая?

-А ты чего соскочил ни свет, ни заря?

-Так мне же на электричку надо, ты обещала меня отвезти, маме между прочим и это...меня надо покормить, наверное.

-Тебе сколько лет?

-Девятнадцать, вот так сестрица.

У Тани с братом была колоссальная разница в возрасте, просто огромная, мать всё время перевешивала воспитание брата на плечи Тани, мол ты взрослая, должна помогать.

И Таня тянула эту лямку, как там бабушка говорила? Кто везёт на том и едут? Вот Таня и везла, всё, хватит.

-Слушай, а по какой причине ты не можешь жить в общежитии?

-Так вы же с мамой сами не разрешили, - удивлённо сказал брат.

-Кто не разрешил? Я не разрешила?

-Ну да, мама так и сказала, что Таня против, мол, что ты там будешь скитаться по общагам, когда сестра живёт в...

-Тааак, ну а ты сам что думаешь?

-Я за общагу, я что малыш под присмотром быть? Мне тоже личная жизнь нужна...

-И мне...

-И тттебе, - запнулся брат, конечно, в девятнадцать лет все, кто больше тридцати кажутся мамонтами, о какой личной жизни может говорить сестра? - дай сигаретку?

-Руки убрал, марш на кухню, надень штаны и приготовь себе завтрак...

-Ну Тааань, ну блииин.

-Брысь - зашипела Таня.

Через несколько минут из кухни на лоджию потянуло запахом жареных яиц.

-Будешь глазунью? - шепчет брат, высунувшись из кухонного окна.

-Буду

-Сиди, я сейчас принесу.

Брат вылазит прямо из окна на лоджию, приносит яичницу, они едят и хихикают, поглядывая на дверь.

Когда же он вырос, думает Таня, вот мне и наперсник, уже не ребёнок, а взрослый человек.

Ладно, давай собираться, увезу тебя.

-Тань, мне скоро двадцатка, хватит трястись надо мной, уж такси - то вызову.

-Серьёзно?

-Ну.

Как вырос, вот чудеса и всё в один день, сначала Таня решила быть счастливой, а потом брат взрослым.

Она проводила брата, задумчиво седа на стул, прилетело сообщение на телефон, брат писал спасибо за то, что у него такая крутая сестра. Таня послала ему смайлик с сердечком в ответ.

Проснулась дочь, недовольная и злая, начала собирать внучку в садик, дёргать её.

-Что ты её дёргаешь?

-Не слушает, спит стоит, да стой ты.

-Знаешь, что, моя дорогая, своё недовольство своей же, семейной жизнью, выливай пожалуйста на своего супруга, который не может угомонить этих баб, но никак не на меня и мою внучку, Софа, иди сюда.

И ещё, это последний раз, когда ты прибегаешь сюда в поисках спасения из своей, я ещё раз подчеркну, своей квартиры.

Либо вы расходитесь, твой драгоценный собирает свои манатки и идёт следом за мамой и сестрой, а ты спокойно живёшь с Софой на своей территории, либо, чтобы больше тебя здесь по такому поводу не было.

-Ах, так?

-Да так, совершенно так, я недоедала, не носила красивых вещей, мы с отцом не ездили отдыхать, чтобы накопить тебе на квартиру, а ты отдаёшь её в пользование каким-то левым тёткам и бежишь сюда?

Продавай тогда её, переезжай и живи здесь.

-Но мама!

-Я всё сказала, слёзы, истерики, обиды, оставь при себе, либо решаешь до вечера ты свою проблему, либо решу я, по-своему.

-Что за крики с утра, что за квартира, у меня с утра уже мигрень, Софа, Софа, зачем ты так громко смеёшься?

-Луиза Фёдоровна, а как, по-вашему, должен смеяться трёхлетний ребёнок, прикрыв рот ладошкой?

-Да, именно так, вы знаете как в моей семье за это бы...

-Знаю, знаю ваш папа- конюх сделал бы строгий выговор вашей маме доярке, а потом бы они удалились в кабинет и там долго обсуждали бы способы воспитания детей.

-Что? Что? Да как ты смеешь, грубиянка, нахалка! Олежек...

-Не трогайте Олега, у него сегодня выходной, пусть выспится, я вам билет по интернету купила.

-Какой билет?

-На поезд, конечно, самолёт я не потяну, вы же сегодня домой едете?

-Что? Что? Ты...ты меня выгоняешь? Неблагодарная хамка.

-Не выгоняю, а говорю, что вам пора домой... стоять, - Татьяна рявкнула на дочь, которая хотела тихонько улизнуть, она первый раз видела такую маму, ТАКУЮ маму, - время до вечера, ясно?

-Ну мама...

-Ты не поняла меня? Думаешь, что я шучу?

-Хорошо.

-Итак, на чём мы остановились? Ах, да...вы через три часа уезжаете домой, такси я вам вызову.

-Олег! Олег! Ты послушай, что говорит твоя хамка, Олег, - свекровь картинно заламывала руки, зная, что муж уже не спит, Татьяна погромче заговорила.

-Я просила вас не будить Олега, у него выходной, единственный между прочим, я понимаю что вам негде жить ведь своё жильё вы сдали отдыхающим, но у вас есть ещё две дочери, вот у каждой и поживёте по месяцу оставшегося лета, кстати, напомните мне, когда последний раз ваш сын или ваши внуки, а может правнучка София были в гостях? Отдыхали на море?

Ах, да, никогда...

Таня развернулась на пятках и вошла в крохотную супружескую спальню.

- Танюш, ты чего?

-Ничего, я решила быть счастливой.

— Вот как?

-Да!

- И когда?

- Сегодня утром, пока все спали.

-А я?

-Ты тоже можешь быть счастливым, - милостиво разрешила Таня, - если захочешь.

- Хочу!

-Тогда прямо сейчас пиши заявление на отпуск, и пусть только попробуют не отпустить, ты три года, три года не был в отпуске. Пиши, ври что по семейным обстоятельствам, не знаю там что ещё...

-Таань, а если откажут?

- Напишешь заявление.

— Вот так да?

-Слушай, Морозов, ты хочешь быть счастливым или нет?

-Хочу!

— Вот и будь им.

-А на что мы будем жить?

У нас есть накопления, проживём как - нибудь.

-Но это же на квартиру мы хотели квартиру побольше купить чтобы...

- Что бы что? Чтобы наша дочь сбегала из своей квартиры, когда приезжают родственники нашего пока ещё зятя? Чтобы твоя мама могла спокойно жить у нас весь сезон, пока отдыхающие приносят ей нехилую такую прибыль?

Чтобы мой брат с нами жил?

Чтобы моя мать спихнула нам всех животных, которых она подберёт на улице?

Или зачем, Олег?

А может нам лучше сделать ремонт в своей квартире и жить в своё удовольствие?

Я наконец-то смогу развести цветы, а ты купить себе большой аквариум? Может мы начнём жить уже для себя, а не для других? Или ты не согласен?

-Да согласен, Таня, но...

-Что, но?

- Страшно, хихикнул Олег.

- Страшно жить для себя? Так как хочешь ты, а не другие? Не отчитываться перед мамой куда мы тратим нами заработанные деньги?

-Да я не отчитываюсь Тань...

-Да ладно тебе, а то я не знаю...Итак, ты со мной?

-Конечно!

Тогда пойдём на лоджию.

-Зачем?

-Покупать билеты на море, завтра летим.

-Дааа?

-Ну. Мы же с тобой теперь счастливые люди...

-Тааань, - говорит вечером Олег, - а Рыжего давай не будем выгонять? Он тоже хочет быть счастливым.

-Ладно, - говорит Таня, поглаживая рыжую, довольную мордочку кота, - не будем выгонять, он уже наш.

Говорят рыжие коты приносят счастье.

— Это точно Таня...

Автор: Мавридика де Монбазон
 
С тётей Женей мама познакомилась по интернету, года три-четыре назад. Они поругались под одним постом с кулинарным рецептом.

Мама настаивала, что лук и морковь для супа надо обжаривать сразу и вместе, а тётя Женя утверждала, что сначала на сковородку отправляется морковь, а потом, минут через пять, можно добавить лук. Это была первая мамина ссора на просторах всемирной паутины. )
Уж не знаю, как они смогли примириться с разными способами обжарки, но переписка началась. И длилась довольно долго.

Тётя Женя стала практически онлайн-члeном нашей семьи: она всегда была в курсе нашей жизни, давала советы. Она даже присылала маме подарки на праздники: тёплый плед, брусничное варенье, набор отвёрток (мама тогда ей пожаловалась, что даже отвёртки в доме нет). Ответные дары тоже были: шерстяные носки, пояс из собачьей шерсти, баночки с маринованными грибами.

В начале декабря тётя Женя отмечала свой шестидесятый день рождения. Мама получила приглашение и деньги на билет.

— Не поеду! Куда мне, рaзвaлине, ехать и пoзoриться? — мама ходила по квартире из угла в угол, разрываясь между желанием съездить и остаться дома.

Я решила всё взять в свои руки: было куплено новое зимнее пальто, а моя институтская подруга, променявшая нелёгкую стезю xирyрга на парикмахерские будни, привела в порядок мамину голову. Ещё мы купили подарок: серьги с крупными камнями.

Чтобы у мамы не было соблазна передумать, я лично отвезла её на вокзал и посадила на поезд. Дождавшись, когда состав тронется, вздохнула спокойно: пусть она развеется. Последние десять лет, с тех пор, как не стало папы, мама всё угасает и угасает. А когда я вышла замуж и переехала к мужу, она и вовсе раскисла.

Звонок от мамы о прибытии прозвучал:

— Мужчина встретил, видимо, муж Женькин. Странно, она не говорила, что замужем. Ладно, разберусь. Не скучайте там! Скоро вернусь!

Мама не вернулась: тётя Женя оказалась 60-летним Евгением ). Вкупе с несклоняемой фамилией пол пользователя был непонятен. Дядя Женя заинтересовался маминой фотографией и побоялся признаться в своей гeндeрной принадлежности. Так и общался: писал, всегда интересовался маминой жизнью, дарил те самые подарки.

Они приехали в наш город в январе, решить вопрос с арендой маминой квартиры. В маминых ушах красовались те самые серьги, которые мы купили на подарок «тёте Жене».

— На свадьбу-то приедете? — зардевшись, спросила мама.

— Приедем, — пообещала я, не веря своим глазам: мама постоянно улыбалась, внешне скинув лет пятнадцать.

Дядя Женя понравился и мне, и мужу. А наша дочь пришла в полный восторг от новоиспечённого дедушки. Но самое главное, что мама рядом с ним расцвела.

Они поженились. Скромно. Своей семьи у дяди Жени нет: он овдовел , детей у них не было. Так и жил один.

Безумно рада, что встретились два одиночества. Пусть они будут счастливы. Они это заслужили!

Автор: Ксения Полежаева
 
Бабушка Тамара однажды сильно заболела и её внучка, тоже Тамара - восемнадцатилетняя питерская студентка, отодвинула все дела и примчалась спасать бабушку.
Доживала бабушка в тридцати километрах от Москвы, в выцветшем деревянном домике, ещё довоенной постройки. Огородик, колодец, навес, под которым дед хранил битые кирпичи и ржавые колёса от Москвича. Все это выглядело довольно грустно и безнадёжно. А ведь когда-то, когда Тома приезжала сюда в детстве и дедушка был ещё жив, по двору бегали куры, гуси и даже козочка. А в этот приезд дом смотрелся пусто и тоскливо, как неизлечимо больной пациент. Из живых, в доме была только сама бабушка Тамара и Тимур. Куда ж без него?
Тимур был огромным серым волком, но по счастью, волком он был не слишком породистым, поэтому считался собакой.
Бабушка Тамара, пыталась бодриться, встречая дорогую гостью, но получалось плохо.
Даже Тимур не выглядел орлом, чего с ним раньше никогда не бывало. Обычный затравленный серый волк. Вот в былые времена, Тимур производил неизгладимое впечатление, он вёл себя так, как будто весь дом был переписан на него и бабушка с дедушкой тут нужны были, только чтобы подливать воду в миску, да накидывать сахарные косточки.
Тамара сходила в ближайший магазин в километре от дома, накупила лекарств и всяких вкусностей, напоила бабушку чаем с малиной, уложила в постель и начала хозяйничать по дому. Ну, точнее, выбрасывать мусор и испорченные продукты.
Бабушка только ойкала:
- Тамарка, а хлеб, хлеб куда понесла?
- Бабуля, он же позеленел.
- Батюшки, беда какая, позеленел. Ну, дык срезать немного и все. Нормальный ведь хлеб.
- Бабушка, а как часто ты ходишь в магазин?
- Летом, раз в две недели, а если погода хорошая и нормально себя чувствую, то и каждую неделю иду. Вот у меня тележка есть, взяла и покатила. По дороге на ней посижу, отдохну и дальше пошла. А этот раз, думала, что весна уже наступила. Солнышко пригрело, я обрадовалась и в одной кофте в магазин побежала, пропотела и застудилась вот. А зимой вообще боюсь так далеко ходить, ну, может раз в месяц и схожу. Да и пенсия у меня не та, чтобы каждый день по магазинам шиковать.
- Бабуля, а к тебе вообще, кто-нибудь в гости заходит?
- Ну, заходят, иногда.
- Кто, тётя Лена?
- Да ты что, Лена уж года два, как померла. Царство небесное.
- Ну, тогда кто?
- Кто? Кто. А, ну, получается, что и никто. А кто ко мне должен ходить? Кому нужна старая бабка с волчищем?
- Вот, что, бабуля, тебе нужно не киснуть, а придумать себе какой-нибудь хороший бизнес план.
- Что?
- Ну, бизнес план. Я в универе такое изучаю. Представь - каждый человек может для себя придумать и организовать, какой-нибудь посильный бизнес. Главное придумать бизнес план.
- Томочка, ты видишь в каком я состоянии? Какой мне бизнес? Мне восемьдесят лет. Со дня на день ноги протяну. Ты хоть Тимурку не бросишь, если что?
- Перестань. Слушай, а может тебе торговать чем-нибудь простеньким? У тебя же трасса за забором, да и автобусная остановка под домом.
- Чем торговать? Собой?
Шли дни, больная потихоньку вставала на ноги, а внучка с утра и до вечера ходила по двору и размышляла над бизнес планом для бабушки. Однажды, часов в шесть утра Тамару разбудил вой волка. Лаять он не умеет, а выть и рычать – это с полуоборота.
Глянула Тамара в окошко и увидела Тимура стоящего на крыше будки, так ему удобней через забор заглядывать. Бабушка уже не спала, она, как всегда вязала, слушая радиоприёмник.
- Бабушка, а на кого он там ругается?
- Так люди же на работу идут.
- На какую работу?
- Да, откуда ж я знаю на какую? На любую. У каждого своя. Идут на нашу остановку, садятся на маршрутку, или автобус и едут в Москву на работу, а вечером обратно.
Тамара призадумалась:
- Бабушка, а что это за люди, в смысле, откуда они все идут?
- Как, откуда? Наши – это, деревенские. За озером знаешь дома? Даже и оттуда некоторые идут. Час, наверное целый оттуда пешкодралом добираются . А что делать? Семью кормить надо, вот и приходится. Это мне хорошо, я на пенсии всё-таки, а люди каждый божий день вынуждены в Москву ездить. Голод не тётка, тут ведь нигде работы нет.
До самого вечера внучка ни с кем не разговаривала, ни с бабушкой ни даже с Тимуром, а поздно вечером вдруг закричала, испугав бабушку:
- Бабушка, бабуля, проснись! Помнишь, я в детстве рисовала раскраски? Цветные карандаши ещё остались?
Бабушка удивилась, но выдала кучу карандашей и давно засохших фломастеров.
Всю ночь Тамара трудилась и к утру создала стопку трогательных, разноцветных объявлений с узорчиками.
А утром, даже не позавтракав, прихватила тюбик клея и ушла. Дошла, аж до деревушки за озером и начиная оттуда и почти до самого дома, она расклеивала на столбах и заборах своё нехитрое объявление:
« Уважаемые соседи!
Вы можете оставлять свои велосипеды в доме N2 по нашей улице. (дом у остановки, с зелёным забором) Спросить Тамару Павловну.
За сохранность отвечает серый волк.
Оплата чисто символическая, вам понравится»
С тех пор прошло три года, Тамара Павловна расцвела и передумала умирать.
Каждый день, с утра и до позднего вечера, во дворе дома, под навесом, ждут своих хозяев тридцать, а может быть и все сорок велосипедов и даже пара мопедов. Более точными цифрами располагает только серый волк Тимур. Тимур тоже похорошел и стал выглядеть, довольным и важным, как будто бы только что сожрал и Красную шапочку и Тамару Павловну.
Тимур всегда стоит на приёмке и на выдаче. Обслуживает людей быстро, вежливо и корректно. Он никогда не выпустит из двора, клиента с чужим велосипедом. Даже эксперименты специально проводились. Просто волк сличает запах клиента с запахом велосипеда. Надёжней, чем штрих-код.
Вся деревня полюбила Бабушку Тамару, ведь она сохраняет людям самое дорогое что у них есть – время сна. Кому сорок минут, а кому и два часа в день. На велосипеде мчаться – это ведь совсем не то же что грязь ногами месить.
Студенты и те, кто помоложе, платят бабушке Тамаре рублей по триста в месяц, таджики почистили колодец, отремонтировали крышу и настроили антенну, кто-то домашние яички приносит и хлеб, кто-то банку молочка из-под своей коровы на велике привезёт, кто-то просто спасибо скажет, а при случае, всегда в магазин для бабушки сгоняет.
И так, с ранней весны и аж до первого снега, даже зимой пару снегоходов и мотоколяску оставляют.
Бизнес работает как часы.
Хотя, если честно, был однажды небольшой сбой. Как-то один таджик забирая свой велосипед, попытался погладить Тимура. Волк, разумеется, прокомпостировал руку.
Очень странный случай. Я, например, даже не представляю себе, как это можно додуматься, чтобы в банковском хранилище, получая золотые слитки из своей ячейки, погладить по голове вооружённого охранника при исполнении…
Автор неизвестен
 
Старую родительскую квартиру пришлось продать. Высоченные потолки, центр города и истории про родовое гнездо — это хорошо, а вот третий этаж без лифта сталинского ампира — это плохо. Папе за восемьдесят, он уже третий день не выходит из дома. Так, глядишь, и сляжет совсем.
Половину денег они с папой сообща заплатили за обучение ее сына. Брат давно уехал за границу, делить родительские хоромы было не с кем. А сын — мальчик очень талантливый, строит какие-то там вебсайты, по-английски строчит, как и по-русски. Посовещались они с дедом и решили — пусть учится.

Ребенок укатил в Бостон. Звонил и благодарил регулярно, клятвенно обещал вскорости все заработать и отдать. Ну понятное дело, как же иначе? Сердце хоть и ныло, но душа за мальчика радовалась. Правильно поступили.

Надо было искать жилье.

Дед — очень крепкий старик, немногословный, рукастый и неимоверно тактичный, сидел у окна. Газету изучал. Читал без очков! Она опять улыбнулась: сама-то очкарик с рождения.

— Ты это, Светлана, глянь. Дом тут предлагают купить. В нашем районе, у школы. Наверное, можно посмотреть, — дед хитро подмигнул.

Отца Светлана Львовна обожала — боготворила, можно сказать. При нем, хоть и разменяла пятый десяток, а чувствовала себя ребенком. Он каждый день вставал по старой привычке в пять утра, брился, гладил свежую рубашку и выдвигался на рынок. На старом конном базаре он знал всех и вся, и даже подвальные мыши его обожали — он каждое утро ссыпал им сырных крошек у подслеповатого оконца. Весь район он знал наизусть, исходил вдоль и поперек, а многих жильцов знал по именам-отчествам, а еще и родословную мог пересказать. Знаком был лично.

Дом, выставленный на продажу, смущенно притих за старыми тополями и страдал ужасно. Он грустил и тяжко вздыхал... А что он мог поделать? На своем долгом веку ему пришлось повидать всякого: революционных матросов в кожанках — те всегда громко орали, будто рубили саблей каждое слово; торговцев с бегающими глазками и потными пальцами — те все больше катили-спешили на своих телегах по улице, распугивая важных гусынь и надеясь на легкий заработок; молодежь в полосатых рубашках с вихрастыми чубами — спортсмены все, на кого ни глянь; девушек с коротко остриженными косами, лихо подбрасывающих волейбольный мяч и исполняющих сальто...

В лихие годины Дом пережидал ужасные сирены и бомбежки, безмолвно плакал вслед семье, уходя в черный дым под песни немецких солдат. Потом радостно открывал свои ставни герою, вернувшемуся с войны, радушно принимал его спутницу, опять растил деток. Он охранял и дарил кров уж больше ста лет, постарел и осунулся, одряхлел местами. Но он был живой; сердце его радостно билось при звуках родных голосов, а глаза сверкали мягким светом блестящих окон.

Он все понимал. Нынче уезжали все — родственники и знакомые, соседи и даже именитые и важные персоны из телевизора. Вот и его сильно поредевшая семья собралась в дальние страны. Марк, Дом помнил его агукающим розовощеким младенцем, он задумчиво бродил по гулким комнатам, нежно гладил рукой истертые обои, обводил пальцем лакированные временем и миллионом прикосновений дверные ручки, любовно подобранные и привезенные прадедом из Германии.

Марк вздыхал, и Дом грустно вздыхал ему в ответ. Он прощался поскрипывающими половицами, натужно кашлял сквозняками и осевшими рамами. Дом не хотел его отпускать, ведь его столетние воспоминания хранили эту семью, корнями держали ее и давали ей силу, кормили в самые трудные времена позабытыми запасами из погребка, закрывали дубовыми ставнями от злых глаз, поили студеной колодезной и здоровой водой из самодельной скважины. Дом покрывал детские проказы и тайны влюбленных, он был средоточием всех жизненных сил этой семьи. А теперь десятком скудных слов в газете был выставлен на продажу.

Вычеркнут из жизни. Почти.

...Светлана с отцом подъехали к старому дому. На тенистую, совершенно сельскую улочку выходили два больших окна с массивными деревянными ставнями и старинная резная дверь. Светлана восторженно всхлипнула — по этой самой улице она со стайкой подружек не раз мчала в школу, перепрыгивала огромные лужи и пила вкусную воду из колонки. И это практически в самом центре огромного города!

Улица ничуть не изменилась: она ответвлялась от большого проспекта, совершала крутой поворот и тут же уносила в совершенно другой забытый мир детства.

Взрослый мужчина, открывший дверь, вежливо пригласил их пройти, а Дом, приосанившись, принялся удивлять и восхищать одновременно. За входной дверью оказалось внутреннее крылечко и снова дверь — двойная бронированная. С такой не забалуешь.

Оказалось, что стена, видимая глазу с улицы, — это только бок старинного и добротного строения: оно-то было развернуто внутрь, во двор, и спрятано от злых языков и дурного глазу. В квадратном зале сюрпризом притаился камин, настоящий, с каминной полкой и изразцовой стеной; потемневший паркет намекал на причудливо выложенный узор; стеклянный переход вел в недавно пристроенную новую часть, с двумя огромными спальнями и небольшим кабинетиком.

Ухоженный дворик, старый погреб в три наката... В нем, пожалуй, легко можно было бы перезимовать и даже пережить войну. Ряды солений и варений, любовно заготовленные и выставленные на сохранение, уходили вдаль, скрывались в тени углов.

Отец озабоченно кряхтел — наметанный глаз выхватывал просевшие доски, подгнившие от времени рамы, проржавевшие петли и чуть осевший фундамент. Цена-то невысока, но и работы...

Светлана же окунулась в водоворот неясных воспоминаний, детского смеха и касания теплых душистых паркетин босыми ногами, запаха фантастических пирогов и свежей малины на веранде, маленького смешного чертика, тайком накаляканного в уголке на обоях. Марк смотрел на странных покупателей и то хмурился, то брови его ползли вверх: пожилой ветеран с раскачивающейся походкой, задорные и искристые глаза и две шальные ямочки... Смутные догадки и бередящие душу чувства. Приятный низкий голос.

Ланка — Светланка! Ну конечно!..

Перед ним бродила по комнатам младшая сестренка его одноклассника Леньки!

Они же все учились вместе в старой школе. Ланка и Ленька были совершенно неразлучны. Ленька еще в детстве перенес операцию на сердце и младшей Лане приказано было за ним присматривать, вот она и увязывалась за ними везде и всюду. Ох и сорви голова была эта девица!

Дом улыбался и сверкал прозрачными стеклами. Он старательно вспыхивал неожиданными солнечными зайчиками в хрусталиках люстры, манил ворсистым пледом огромного кресла, магически притягивал взгляд матовыми корешками бесчисленных книг. Он узнал эту девочку сразу, с ней рука об руку вошла новая жизнь; ее ямочки обещали взрывы хохота и песни на веранде, шум и возню долгожданных визитов любимых внуков, ароматный душистый чай и неспешные беседы любимых друзей.

Он выбрал подходящую минуту и позолотил вечерним лучом бороду Марка, подретушировал игрой света морщинки и добавил искорки в блеск умных глаз, поджег золотистые нити в густых и ярких волосах Светланы.

— Ой, Марк! Марик! Папа, смотри, это же Марик, из нашей школы!..

Светлана восторженно трясла мужскую руку и тарахтела, точь-в-точь как в детстве. Марк улыбался и не мог на нее насмотреться. Он силился вспомнить, на кой фиг ему понадобилось уезжать в чертову Германию и что он вообще там забыл.

А старый и мудрый отец сидел на теплом крылечке и вел неспешную уважительную беседу со старым домом о днях минувших, о дорогих сердцу людях, о жизни и о любви...

Автор: Алена Баскин
 
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.

Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.

Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.

"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна.
- Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!".

Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.

Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка.
Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?

Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
- Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
- Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
- С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.

Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе.
Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.

Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал.
Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.

"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!".

"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все это страшно далеко, как будто на краю света.
Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад.
Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом.
Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней".
Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь?
Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой.
Не знаю. Но лучше не жди".

Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.

Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью.
На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!". Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом.
Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей - веселый звон колокольчика казался ему, очевидно, нахальным.

Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль.
Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.

Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.

- Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне.
- Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.

- Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.

Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.

Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.

- Эвакуированная, - сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках.
Голова у него кружилась.
- Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
- Когда обратный поезд? - спросил Потапов.
- Ночью, в пять часов, - ответил начальник станции, помолчал, потом добавил: - Вы у меня перебудьте. Старуха моя вас напоит чайком, накормит. Домой вам идти незачем.
- Спасибо, - ответил Потапов и вышел.

Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.

Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.

"Ну что ж! - сказал Потапов.
- Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".

Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.

Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".

Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
- Как же это так?

Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами.
На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
- Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.

Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина также тихо сказала:
- Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.

Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.

Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа.
Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
- Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.

Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.

Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
- Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.

Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.

- Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка.
- А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.

- Почему? - спросил Потапов.

Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.

Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.

После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.

А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
- Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.

- Да, пожалуй, - ответил Потапов.

Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
- Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.

Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.

Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.

Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала.
Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, но он не решился окликнуть Татьяну Петровну.

В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
- Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!

Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала:
- Пишите. Мы теперь как родственники. Правда?

Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.

"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома.
Помните Крым в двадцать седьмом году? Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу. Я остановился, долго смотрел ей вслед.
Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь, и дать мне огромное счастье.
Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю.
С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас.
И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша.
Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".

Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела на снежный сад за окном, сказала.

- Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение? И стоит ли разуверять его? И себя!

Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.

1943г.
Константин Паустовский
 
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.

Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.

Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.

"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна.
- Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!".

Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.

Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка.
Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?

Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
- Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
- Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
- С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.

Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе.
Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.

Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал.
Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.

"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!".

"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все это страшно далеко, как будто на краю света.
Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад.
Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом.
Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней".
Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь?
Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой.
Не знаю. Но лучше не жди".

Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.

Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью.
На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!". Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом.
Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей - веселый звон колокольчика казался ему, очевидно, нахальным.

Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль.
Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.

Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.

- Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне.
- Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.

- Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.

Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.

Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.

- Эвакуированная, - сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках.
Голова у него кружилась.
- Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
- Когда обратный поезд? - спросил Потапов.
- Ночью, в пять часов, - ответил начальник станции, помолчал, потом добавил: - Вы у меня перебудьте. Старуха моя вас напоит чайком, накормит. Домой вам идти незачем.
- Спасибо, - ответил Потапов и вышел.

Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.

Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.

"Ну что ж! - сказал Потапов.
- Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".

Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.

Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".

Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
- Как же это так?

Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами.
На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
- Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.

Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина также тихо сказала:
- Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.

Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.

Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа.
Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
- Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.

Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.

Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
- Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.

Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.

- Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка.
- А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.

- Почему? - спросил Потапов.

Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.

Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.

После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.

А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
- Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.

- Да, пожалуй, - ответил Потапов.

Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
- Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.

Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.

Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.

Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала.
Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, но он не решился окликнуть Татьяну Петровну.

В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
- Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!

Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала:
- Пишите. Мы теперь как родственники. Правда?

Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.

"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома.
Помните Крым в двадцать седьмом году? Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу. Я остановился, долго смотрел ей вслед.
Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь, и дать мне огромное счастье.
Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю.
С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас.
И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша.
Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".

Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела на снежный сад за окном, сказала.

- Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение? И стоит ли разуверять его? И себя!

Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.

1943г.
Константин Паустовский
Мой любимый Паустовский.
 
Он прошел на кухню и через некоторое время поставил перед Вороной два блюдца – с водой и творогом. Сам опустился в кресло. Ворона есть не стала, продолжала с тревогой смотреть на пришедшего.

- Да, вот так, значит, какая штука, - вздохнул он и потер ладонями о колени. – Беда с твоим хозяином.

«Беда? С хозяином? Это он о Художнике?» - пронеслось в голове птицы.

- Сердце... Понимаешь? – незнакомец опустил голову. – Умирает он...

Острая боль пронзила грудь Белой. Ворона каркнула и бросилась к балкону. Не заметив закрытой двери, сильно ударилась о стекло и упала.

- Что ты?! – незнакомец кинулся к ней и поднял.

Ворона вырывалась и с отчаянием хлопала крыльями.

- Кар! Кар! – кричала она и, почти обезумев, рвалась к балкону.

- Улететь хочешь? – догадался незнакомец. – Ну, если так, лети... На свободе-то, наверняка, лучше, - разрешил он и, распахнув балконную дверь, выпустил птицу.

Ворона и сама не помнила, как оказалась у серого пятиэтажного здания городской больницы. Каким-то безошибочным чутьем она нашла нужное ей окно и опустилась на карниз. За мутноватым стеклом, среди непонятных многочисленных трубок и приборов лежал Художник, вокруг суетились странные люди в нелепых голубых одеждах. Его лица она не видела, но его неподвижная фигура говорила о худшем.

«Сердце. Он сказал что-то о сердце? Ах, если бы я могла... Если бы я могла очутиться там! – ее мысли путались. – Слышишь? Не умирай!! – кричала она про себя и била крыльями о стекло. -- Не оставляй меня одну! Опять одну! Если кому-то из нас двоих надо умереть, пусть умру я! Возьми мои силы и живи! Живи!»

- Не печалься, - вдруг услышала она чей-то голос.

Оглянувшись, Белая Ворона увидела Голубя. Он сидел на соседнем дереве, нахохлившись и пряча единственную лапу под перьями.

- Ему нельзя помочь, - заметил он.- Но ты не грусти, все будет хорошо. Уж я-то знаю! Ты сегодня поняла свое сердце и последовала за ним. А это – главное!

И, опять не простившись, Голубь улетел.

Незаметно наступил вечер. Белая, наконец, тяжело взмахнула крыльями и опустилась на дерево.

- Ну-у, как ты долго, - сказал кто-то рядом.

Голос показался ей знакомым, хотя в нем слышались новые нотки.

- Я совсем заждался, Дорогая!

Она увидела рядом с собой какого-то странного Ворона. Сначала не поняла, в чем его странность, но потом... «Да он же белый, как и я!» - догадалась Ворона.

- Ну, же, не плачь, - ласково попросил он и с пронзительной нежностью посмотрел на нее любимыми темно-карими глазами. - Ты мечтала о лесе, помнишь? – продолжал он, обняв ее своим крылом. – Так летим со мной, я знаю дорогу. Не бойся!

Две красивые белые птицы взмыли в вечернее небо и, сделав круг над больничным парком, полетели к горной вершине, что синела у линии горизонта.

Автор: Нефер Митанни
m1000x1000.jpg
 
— Ну и чего ты ревёшь? — спросила Фея.
— Потому что всё закоооо… закоооо… кончилось!
Золушка рыдала так бурно, что едва могла говорить. И уж тем более слушать. Фея решила подождать. Пусть крестница немного успокоится.
Несколько минут спустя Золушка звучно высморкалась в передник и почти спокойно сказала:
— Он… Он был такой милый. Такой добрый. Он понимал меня без слов. И такой красавчик! Я была так счастлива. Но всё закончилось, когда часы пробили полночь. И мне теперь незачем жить.
— Как это — незачем? — изумилась Фея. — Дурочка, ты что, не поняла? Ничего не закончилось, всё только начинается. Принц от тебя без ума, о другой невесте и слышать не хочет. Подобрал на лестнице твою туфлю, надеюсь, у его папаши хватит ума пустить по следу хорошо обученную розыскную собаку. Ну, так или иначе, а принц всерьёз намерен тебя искать. И найдёт, вот увидишь. И дело в шляпе.
— A при чём тут принц? — дрожащим голосом спросила Золушка. По её щекам снова потекли слёзы, но на бурные рыдания уже не осталось сил.
— Как — при чём? — опешила Фея. — Сама же говоришь — красавчик. К тому же добрый, милый, все понимает…
— Да нет, — отмахнулась Золушка. — Принц отлично танцует, но это, пожалуй, единственное его достоинство. Я говорю о кучере.
Она достала из кармана передника толстую печальную крысу, нежно поцеловала в макушку и протянула Фее.
— Скажите, крестная, с этим что-нибудь можно сделать?
© Макс Фрай 418
 
Назад
Сверху Снизу