Совсем измученная долгой дорогой Серафима вышла из автобуса в Караганде. Сумку ей вынесли молодые ребята, поставили на площадку и убежали.
Начало рассказа
Предыдущая глава
Хотелось выкинуть эту сумку, до того болели плечи и спина. Но Сима подхватила свою ношу и направилась искать остановку, чтоб доехать до металлургического завода.
Странное дело, думала Сима, вот судьба деревенских баб – труд с утра до ночи. Такой, что ноженьки рученьки к вечеру отваливаются, а утром на зорьке встаёшь – и всё по кругу. А тут, в дороге, только и делай, что лежи на боку. Почему ж она так выматывает, эта бесконечная, долгая и нудная дорога?
–
Комбинат-то? Так он не в городе, он в Темиртау. На станцию идите.
Оказалось, на городскую остановку шла она зря. Сима вернулась на автостанцию – от бензиновых паров ее уж тошнило, разболелась голова, но пришлось ждать ещё два часа, а потом ехать автобусом в Темиртау.
Покупать съестное на станциях Сима побаивалась. Желудок ее, как выяснилось, не приемлет вокзальную пищу. Она взяла в буфете чаю и шоколадку, проглотила, не почувствовав.
До Темиртау полчаса езды. Сима, утомленная дорогами, совсем что-то расклеилась.
Дорога до длинного бетонного четырехэтажного здания – управления завода, предстала пред ней во всей своей невероятной вытянутости, где каждый метр требовал шага, а для каждого шага требовалось усилие.
–
Пропуск, – перед нею проходная и дежурный в будке.
–
Здрасьте, мне найти человека нужно. Я фамилию знаю. У вас он работает.
– Найти? А кто он Вам? – дежурный лишь мельком взглянул на Симу.
–
Мне? Это Умаров Кирилл Рашитович. Он инженером у вас ... или в управлении где... Может знаете?
– Не знаю. Тут тыщи людей. Я что всех должен по фамилиям знать? А кто Вы ему, что случилось-то?
– Я... Я родственница, считай. Дочка моя с ним... , – Сима понимала, что говорить этого может и не стоило, но было обстоятельство, от которого она заспешила – что-то совсем ей стало дурно. Напала слабость такая, что подкашивались колени. Уж скорей бы найти дочку, а то того и гляди...
–
Гражданочка, мы тут не справочная, никого не ищем. Ступайте по адресу.
– Так ведь адреса-то я и не знаю...
За ее спиной крутился турникет, заходили и выходили люди, демонстрирую пропуски дежурному. Сима мешала ему.
–
Гражданка, уходите! Вы мешаете работать! Мы справок не даём, сказал же....
Сима спустилась со ступенек здания, выбрасывая затёкшие ноги, шлепая туфлями устало. Ей уж не думалось ни о чем.
Солнце играло в летних лужах, пускало дрожащих зайчиков в сверкающие окна управления, люди шли своей дорогой, но ничего этого Сима не замечала –в глазах все померкло.
Проходящие женщины вдруг увидели, что пожилая женщина поставила большую сумку на землю, как -то неловко присела рядом с ней, а потом и вовсе легла на асфальт.
Сима не слышала, как кричали они, звали на помощь. Обрывочно помнила, как вели ее в здание, в какую-то комнату. Очнулась от жуткой вони нашатыря.
–
Ой! – выдохнула.
–
Ну, слава Богу! Женщина! Не закрывайте глаза, очнитесь!
Сима пришла в себя, села. Светлый кабинет, рядом с ней трое – женщина-врач в белом халате, и ещё мужчина в теплом свитере и женщина с высокой прической. У всех лица взволнованные. Кабинет похож на больничный.
–
А где я?
– В медпункте. Вы упали на улице. Привели Вас. Не помните?
Сима покачала головой – нет. Вспомнила о сумках, огляделась – крокодиловая сумочка и большой баул были здесь. Всё на месте. Ей было очень неловко – столько хлопот людям от нее.
Ей измерили давление – оказалось оно высоким. Дали таблетки и чаю с печеньем. В кабинет заглянул тот самый дежурный.
–
Ну, что тут? Как она?
Сотрудрики переговорили меж собой, ещё раз спросили Симу о цели ее визита на завод и обещали найти Умарова.
–
Вам в больницу надо. Поедете? – спрашивала врач.
–
Не-ет. Я же не местная. Да и паспорт украли... Я... Мне б...,– Сима хотела сказать про дочку, но не договорила – слезы потекли из глаз, она закрыла лицо руками и расплакалась.
Вот совсем не хотела она никому жаловаться, но, видать, нервы подкачали...
–
Ну, ну...не плачьте, найдут сейчас Вашего товарища, там и решим. А пока ищут, прилягте. Прилягте-прилягте... Вам лежать положено.
Примерно через полчаса в кабинет заглянул лысеющий мужчина небольшого роста в сером костюме и галстуке.
–
Здравствуйте, мне сказали, что меня ищут.
– Да. Вот женщина Вас, наверное, разыскивала. Упала, потеряла сознание. Представляете?
Мужчина вопросительно глянул на Симу. Та поднялась с кушетки, присела, разгладила складки платья.
–
Вы Кирилл Рашитович будете? – мужчина кивнул, –
А я Серафима, мама Валентины Вашей.
Мужчина застыл, испуганно выпучил глаза.
–
Какой Валентины? – он косился на врачиху, но та что-то писала, казалось, и не слушала их.
И Сима поняла, что при враче он ничего не скажет, сейчас развернется и убежит. Она встала, подошла к двери...
–
Вам бы полежать ещё, – окликнула врач Симу, а потом обратилась к Умарову, –
Ей в больницу надо.
Но Сима уже держала мужчину за рукав, выводила из кабинета. Повернула к нему свое заплаканное лицо и прошептала:
–
Адрес мне скажите, только адрес. Где моя Валюшка?
Она стояла так рядом с ним, шептала так умоляюще, что он отшатнулся, сделал шаг назад.
–
Да какая Валюшка?
Он поправил свой галстук, постоял чуток. Но перед тем, как уйти, обернулся и сказал:
–
Комсомольская, шесть, квартира двенадцать. Дома она, – он гулко зашагал по длинному коридору.
Как доехать до Комсомольской, Сима выяснила у врача. Та надавала ей советов и рецептов, велела как можно скорей, по приезду домой, идти к врачу. Сима, в благодарность, выставила ей банку красных помидоров и поволокла ноги искать улицу Комсомольскую.
Таблетки ли помогли, или близость встречи, но Симе стало, и правда, легче. Автобус, потом недолгое блуждание. Под низкой аркой она прошла во двор, постояла, оглядывая двери подъездов, спросила ребят, гоняющих мяч.
–
Квартира двенадцать. Это где тут?
– Первый подъезд, – даже не повернувшись, сказал один из мальчишек и ударил по мячу.
Серафима тяжело поднималась по пологим ступеням большого глухого подъезда. Высокие окна между этажами были покрыты пылью. Две кошки испуганно бросились вниз. В подъезде вообще пахло кошками, и Сима вспомнила своих деревенских питомцев. Как спят они на завалинках, вольготно соседствуют с собаками и живностью.
Но подойдя к квартире на третьем этаже, она покрылась испариной – неужто приехала, наконец, к дочке. Сима вынула гребень, провела им по волосам, облизала сухие губы и нажала на кнопку звонка. За дверью послышались быстрые шаги, звякнули замки и дверь отворилась: в темном коридоре стояла ее Валюшка. Чуть располневшая, в длинном шелковом халате с крупными цветами, с распущенными по плечам волосами.
И у Симы перехватило горло, стоит и сказать ничего не может.
Валентина, как на стену наткнулась – когда дверь распахнула, глаза горели, а увидела мать и застыла. А потом медленно и распевно произнесла:
–
Ма-ам, а ты откуда?
– О-ой, – Серафима махнула рукой, а потом прикрыла ею рот, чтоб не разрыдаться громко, но всё равно заревела, –
Валюшка, Валюшка....
Она зашла в прихожую. Валя все спрашивала, а Сима никак толком не могла рассказать, как нашла ее. Они ещё не прошли и в комнату, как Сима произнесла фамилию – Уварова.
–
Что? Мам, что? Ты видела его?
– Так он мне адрес-то и сказал. А то, как бы я узнала... Спасибо ему. А то бы я тебя...
– Мам! Ты что наделала! – Валентина застыла в коридоре, протянув обе ладони к матери.
– А что? – Сима не очень понимала, но уже, по виду дочери, догадалась, что сделала что-то ужасное.
–
Господи! Мама! Мама! – Валентина так закричала, что Сима схватилась за грудь, –
Что ж ты натворила! Что ж ты лезешь-то в мою жизнь! Что ж ты мне все портишь!
– Валечка! Валечка! – Сима смяла на груди платье в кулак, –
Я ж разве знала? Я просто тебя повидать хотела очень... Просто...
– Оой! И зачем? Зачем? Вот и повидала. И что? Да только теперь он...Теперь он, знаешь ли, и не придет, может. Он же женатый ещё, понимаешь. Ему нельзя сейчас разводиться. Парторг он. Но вот должность получит ...а там уж... И мы поженились бы, а ты...
Валентина заставила мать рассказать все подробности, переспрашивала и уточняла. Сима сидела на табурете и оправдывалась. История о потере сознания матери у комбината дочь не взволновала, а вот то, что разговор их с Уваровым слышала врачиха, взволновало очень.
–
Мне ехать надо, мам. Поезжай домой. Прости, но ты тут не можешь остаться. Давай я тебе немного денег дам. Правда, у меня у самой проблемы сейчас денежные, но...
– Так я ведь тебе помочь могу деньгами -то. Есть у меня..., – почти выкрикнула Сима.
Сейчас она была так сердечно расстроена, что привезла дочке не радость, не помощь, а наоборот – несчастье, что сердце рвалось от боли. Как же она теперь с этим жить-то будет? Хоть ложись и помирай...
–
Ой, мам! Какие у тебя деньги! Уезжай, прошу тебя. Может, я всё и улажу.
Валентина начала ходить по комнатам, одеваться, собирать сумку. Сима смотрела на дочь, на беспорядок, который создавала та вокруг себя. Бросила халат, что-то вывалила из шкафа ...
Мать, как во сне, поднялась, втянула сумку в маленькую кухоньку, начала выставлять на стол соленья и варенья. Сумка стала лёгкой, и это обстоятельство вдруг порадовало.
–
Что это? – на кухню влетела Валентина, во рту шпильки, она на ходу закалывала волосы.
–
Закрутки тебе, – как-то уже спокойно сказала Сима.
–
Не надо мне, забери.
– Нет, не заберу. Тяжёлое. Хочешь, отдай соседям. Вкусное все, этого года. Грибочки вот... – Сима вздохнула и направилась к выходу.
– Мам, ну, ты прости. Но жизнь бьёт ключом, понимаешь? А тут ещё ты... Не до встреч мне сейчас. Мне личную жизнь устроить надо. И тогда все будем в шоколаде, и я, и ты, и... Ну, прости...
Сима кивнула. Хоть так, хоть прощения просит...
– И ты прости, что испортила тебе там что-то. Видит Бог, не хотела..., – Сима открыла входную дверь, вышла на площадку, начала спускаться.
Валентина вслед тараторила что-то о своих проблемах, но Сима едва слушала, сердце давила обида.
И тут она вдруг услышала то, из-за чего резко остановилась и замерла.
–
Мам, а может ты Лизку мою заберёшь, а? А то бабка там..., – Валентина замолчала, смотрела в замершую спину матери.
Сима медленно обернулась на дочь, она почти не дышала...
–
Что-о? Какую Лизку?
В квартиру пришлось вернуться.
Валентина рассказала, что есть у нее дочка от первого мужа, которую он себе оставил, когда расходились. Валентина, конечно, сопротивлялась, но у нее "были жуткие проблемы..." Но, когда дочке было шесть, бывший муж умер, и осталась девочка с его бабкой. Валентина не могла её забрать – "были проблемы, да такие, что не до ребенка." Сейчас Лизе уж двенадцать, и сообщили Валентине, что бабка совсем плоха, и Лизке светит детдом. А Валентина никак не может её забрать ... последовало очередное перечисление проблем: и квартира не ее, и кавалер не в курсе, что у нее есть дитя, а если узнает – прощай светлое будущее.
Валентина рассказывала все это в красках и с приговоркой: "Тебе не понять".
А Сима и не спорила – не понять. Никогда ей не понять такого. Это уж точно! Вот она перед нею – дочь, кровиночка. А такая, какую и понять невозможно...
–
Где она? – спросила Сима.
–
Так в Хабаровске... Я на билеты до туда денег дам, а там может у Ольги займешь? Они богатые... Но про Лизку и они не знают.
Сима закрыла глаза, простонала – в Хабаровске ...
***
Женщина в спортивных брюках, с крокодиловой сумочкой через плечо, и с другой большой, но не тяжёлой сумкой стояла на перроне Новосибирского железнодорожного вокзала. Уже стемнело, все ждали поезда. Тускло поблёскивали рельсы путей на том конце станции, горели красные и зелёные сигнальные огни.
Рядом с ней – паренек. Он ежился, было прохладно.
–
У тебя какой вагон-то, сынок? – спросила женщина.
–
Второй.
– Так это в хвосте будет, объявили же – с хвоста. Туда иди, но садись в любой вагон-то, по составу пройдешь, – крикнула она ему уж в спину.
И вот рельсы тихонько запели, точно ожили – Сима уж знала этот звук: поезд приближался.
Серафима только теперь поняла, почему ее так тянуло увидеть дочь – потому что она должна была узнать про внучку. Узнать и помочь.
Сейчас она уже не думала о Валентине, выбросила эти думы из головы. Потому что думы эти мутили сердце, вытягивали душу, забирали здоровье. А ей сейчас надо опять преодолеть путь до Хабаровска, а потом – домой. Только вместе с девочкой. Да, только...
На вокзале в кассе Алма-Аты без паспорта билет ей не дали, велели идти в отделение милиции. А там сказали, что нужно дождаться ответа на запрос, и на это уйдет день-два.
Сначала она расстроилась очень, а потом решила, что это даже к лучшему – есть время прийти в себя. Ей нездоровилось.
–
Гостиницу подешевле подскажите, – вернулась она в отдел милиции.
Случилось то, что подхватило ее, понесло, сделало смелей. Теперь она была немного другая. Деньги у нее были. Она оплатила два гостиничных дня, выспалась и утром направилась в аптеку. Купила все то, что велела врач с комбината. Потом она нашла рядом с гостиницей столовую, плотно пообедала горячим и опять спала в гостинице до вечера.
Была цель – выдержать ещё одну дорогу и забрать внучку. Сима тщательно готовилась, собирала продукты, обдумывала мелочи.
А вечером следующего дня уже была в пути.
Полногрудая официантка шла по вагону, звякая посудой:
–
Обеды, обеды горячие...
– А что у вас из горячего? – у Симы разыгрался аппетит. Может от лекарств, а может от большого желания – стать сильнее.
***
–
Здрасьти-и! Кого не ждала-то! – руки для объятий раскрыла Клавдия Димитрова, –
Так ведь уехала ты навродь? – разглядела
, – Сдала ты, мать, всхуднула...
Сима опять приехала в будний день, в квартире Лебедевых никого не было, и она направилась к Клавдии. Рассказала о своем визите к дочери, но потом пожалела – Клавдия Димитровна не жалела выражений в адрес Валентины – разошлась не на шутку – уши в трубочку.
А Ольга, увидев Симу у них дома, бухнулась на пуфик:
–
Тёть Сим, у меня глюки, чё ли? Вы же в Казахстане... Не нашли? Вот говорила же...
Оказывается, что за это время нашелся Симин паспорт. Ольге и Виктору об этом сообщили, потому что адрес их был указан в заявлении. Но так как Серафимы у них уже не было, паспорт остался в милиции. Нашла его проводница в поезде, воришки просто выбросили документ за ненадобностью.
Его должны были отправить по месту жительства. Но утром следующего дня вместе с Виктором Серафима направилась в отделение и паспорт забрала. Отправить его, слава Богу, не успели. Теперь Серафима была с документом.
Ольга взяла отгул – на поиски внучки решила ехать вместе с Симой. Она тревожилась за нее – Серафима изменилась, ушла деревенская мягкость и податливость, она стала уверенней, но в глазах застыла боль. Вся она как-то собралась в комок, в напряжение – того и гляди это напряжение стрельнет током.
–
Тёть Сим, все хорошо будет, не волнуйтесь Вы так. Мы теперь с Вами.
– Так ведь как не волноваться -то, Оль. Столько лет не знала, что внучка есть, растет в чужих людях... А Тимофей так и помер, не узнав. А мечтали ведь о внучке-то, мальчишки у нас...
В пригороде Хабаровска они вышли из автобуса. Прошли по асфальту, а потом свернули в улицы частного сектора. Улочка кривая, бетонные столбы на каждом шагу, а за столбами – заборы, где шиферные, где частокольные. На дороге стоит сожженная обгорелая машина – один остов. Перед заборами – хилые кусты. Серафиме подумалось, что люди тут улицу свою не любят.
Дом нашли, покричали, боясь собак, но никто не откликнулся. А как только вошли в скрипучую калитку, на пороге показалась женщина в годах с вязаным круглым половичком в руках. Она стряхнула половик и тут увидела гостей, кивнула.
–
Здравствуйте, – поздоровалась Ольга, –
А Вы не подскажете – Агриппина Федоровна Маурина тут живёт?
– Тут. А вы кто будете? – женщина была напряжена.
– Мы? Мы ее по делу ищем...
– По какому такому делу? Вы из собеса что ли? – она поглядывала на Серафиму.
– Нет. Нам она по личному делу нужна, – Ольга подошла к женщине.
Та повесила половик на перила крыльца, с интересом смотрела на них. И тут не выдержала Сима.
–
Внучка моя, Лиза, у вас? Я мать Валентины.
Хозяйка выпучила глаза, всплеснула руками, охнула и схватила половик. Потом посмотрела на него потерянно и повесила обратно.
–
Ну, наконец--то! Вспомнили о внучке! А чего столько лет не вспоминали -то? – сказала укоряюще.
–
Не знала я. Вот на днях только...
– Не знала... Как не знать-то? Ох! Пошли, – она кивнула, звала в дом.
Серафима переступила порог. В доме плохонько, но натоплено и убрано. И нигде никаких следов присутствия ребенка.
–
Грипп, Гриппа, выходь. Тут гости приехали.
В теплой меховой безрукавке, шерстяных носках и простом платочке из комнаты, держась за косяк, медленно выходила полная старушка, подслеповато поглядывая на них.
–
Хто это, Кать?
– Меня Симой зовут, Серафимой, значит. Лиза... У вас, нам сказали, внучка моя живёт, я Валентины мать буду.
– Ась? Чего сказала-то, не слышу...
Катерина повторила сказанное громче, пояснила, что хозяйка слышит плохо. Агриппина села на табурет и вдруг закачалась и заплакала.
–
Ох, ох, приехала, значит... Приехала бабка Лизкина, – причитала она.
Общаться с ней было трудно, она переспрашивала, отвечала невпопад. Стали говорить с Катериной.
–
Где Лиза-то? – спрашивали Ольга с Симой.
–
Нету, нету Лизоньки..., – раскачивалась Агриппина.
–
Да не пугай, баба Грипп, – махала рукой Катерина, –
Соседка я. Присматриваем за Гриппой мы. А сейчас уж живу тут. Родни-то нет у нее, получается – два сына было, оба померли. А Лиза у внучки ее, значит. У Людмилы. У старшего сына дочери. Забрали они девчонку весной этой, когда уж Гриппа совсем слегла. Где ей – с ребенком -то? Да и Людке помощь нужна, дети у нее – погодки, вот Лизка там и помогает. Только переживаем мы – осенью в школу пойдет, прознают там, что в людях живёт, так ведь в детдом заберут. Считай – у чужих живёт, матери ненужная...
– Она мне нужная. Заберу я ее.
Катерина смотрела исподлобья.
–
Правду говорите – не знали?
– Вот те крест, – перекрестилась Серафима.
–
И мы не знали, – подтвердила Ольга, –
Как так случилось?
– Как, как... Поначалу-то нормально всё было. А потом загуляла ваша Валентина, а Лизка маленькая ещё. Вот Вовка жену и выгнал. Бабка ей за мать была. Вовка-то помогал, хоть и уезжал часто, но деньгами помогал, грех жаловаться. А мать... Да какая мать, – махнула рукой Катерина.
–
За дочь прошу у вас прощения, – с холодом сказала Сима, –
А адрес-то нам скажите. Заберу я девчонку. У нас в деревне хорошо. Директор школы в селе – добрая женщина, меня знает, и я ее. А к нам автобус ходит за детьми. И дом большой у нас, добротный, каменный. Над рекою стоит ... Ждёт...
Катерина громко говорила это бабе Агриппине, а та утирала глаза кончиком платка.
–
Заберите, заберите. Грубиянка ведь Людка-то, чему научит ... Чай, в няньках там моя Лизанька...
Они уж выходили со двора, провожаемые Катериной, когда Сима повернула назад. Она быстро зашла в дом, обняла за плечи бабу Агриппину и крепко поцеловала в щеку, а потом несколько раз поцеловала ее руки.
–
Спасибо, Грипп! Спасибо! За внучку спасибо! Здорова будь! – Серафима утерла обеими руками невидящие от слез свои глаза и вышла из дому.
–
Вы не сомневайтесь, забирайте. Не больно хорошо живётся девчонке. В бараках ведь живут они. А за Гриппу не беспокойтесь, не брошу ее, досмотрю. Так Лизе и передайте – тетя Катя с бабкой.
По адресу, который сказали им, поехали сразу. Тянуть не было сил. Ехать пришлось далеко. Вышли они на трассе. В холодном оцепенении у дороги стояла старая церковь. Серафима перекрестилась, глядя на кресты.
–
Тёть Сим, ну-ка успокаивайтесь, а то кондрат хватит, – переживала Ольга.
Вдали от трассы виднелись корпуса каких-то цехов, а перед ними постройки барачного типа. Женщины направились туда.
Здесь стоял какой-то полынный запах. Бараки почерневшие, дощатые. Рядом с ними – разномастные пристройки, вагончики, местные держали хозяйство – куры, утки. За бараком – огороды.
Кто-то жёг костер – дым через всю улицу. На скамейке, поставленной как-то косо у торца одного барака сидели две старушки. Они уставились на чужих.
Ольга с Симой подошли к ним.
–
Здравствуйте, мы Людмилу ищем, шестнадцатый дом, а у вас и номеров-то нет.
– Людку? А зачем она вам?
– У нее Лиза, девочка...,– начала было пояснять Ольга.
–
А... из опеки, значит. Заберите, заберите! Давно пора. Ведь измучила она девчонку, за работницу держит.
– А орет-то как! Да все матом... Пьет Людка-то. Компании к ним ходят. Уж лучше в детдоме, там хошь воспитатели...
Женщины наперебой поясняли, почему девочке будет лучше в детдоме.
–
Так вон же она, белье снимает, – вдруг наклонилась, глядя в соседний двор одна из старушек.
Серафима с Ольгой увидели во дворе девочку. Она стягивала сырое белье с веревок, по-видимому, спасая его от дыма, тянущегося с огородов. Девочка была худенькой, высокой, волосы в косичке с капроновой коричневой лентой. Одета в короткий сарафанчик.
Сима замерла – вдруг вспомнилась отчётливо Лида – старшая ее сестра. Пришла какая-то картинка из детских воспоминаний.
Ей хотела окликнуть девочку, но ком встал в горле, да и далековато было кричать. Она хотела сделать шаг, но ноги не слушались, тело оцепенело.
Ольга быстро пошла во двор, что-то говорила девочке, та посмотрела в сторону Симы. Серафима плохо видела, но чутьем поняла – взгляд не детский, серьезный и грустный взгляд.
Лиза отрицательно качала головой, что-то объясняла. Сима потихоньку тронулась к ним. Но вскоре Ольга пошла ей навстречу, а девочка с тазом белья – в барачный подъезд.
–
Тёть Сим, Лиза это. Да. Дочка Валентины. Но она одна с малышней. На работе Людмила. Не может она сейчас с нами поехать. По любому надо с Людмилой говорить. Может вечером вернёмся?
– Нет, Олечка... Останусь я. А ты бы ехала, семья ведь.
Перед входом в барак – небольшая площадка с самодельными столами. На них стоят керосинки, что-то кипит в кастрюле.
Они поднялись в квартиру на второй этаж. В этих старых бараках подъезды были чище, чем в доме у Валентины. Дверь открыта. Мальчонка лет трёх в спущенных колготках и майке выглядывал на площадку. За ним стояла и Лиза.
Из длинного коридора, заставленного комодами, колясками, велосипедами, вправо открыта дверь.
–
Лиз, а тетя Люда во сколько приходит? Спрашивала Оля, снимая туфли.
– В шесть, примерно, – ответила девочка, опустив глаза.
Сима не могла оторвать от девочки глаз. Хорошая какая, ровненькая, как говорят у них в деревне. В комнате закричал ребенок, Лиза исчезла из длинной общей прихожей. Бачок зашумел, из туалета вышла женщина средних лет.
–
Здрасьте, – покосилась и исчезла в дебрях замысловатых коридоров.
Сима слышала про коммуналки, но никогда не представляла, что все вот так тесно.
Они зашли в довольно просторную светлую, после коридора, комнату.
–
Проходите, – сказала тихо Лиза, подбирая на ходу какие-то игрушки, тряпье.
Посреди комнаты – стол. На нем чайник, какая-то посуда, остатки еды. Шкаф с обвисшими дверцами, две койки. В детской решетчатой кроватке плачет малышка. На вид – годовалая. Лиза подошла к ней, взяла на руки, присела за стол, дала баранку. Сима огляделась – ох, неухоженная комната. Она по-хозяйски выдвинула стул, присела.
–
Лиз, – начала Ольга, –
Ты прости, что мы вот так – без приглашения. Но ... Бабушка только недавно узнала, что у ее дочери есть дочка. То есть ты. И я не знала даже, хоть и дружили мы с твоей мамой, и даже в эти края приехали когда-то с ней вместе.
– Да, я знаю, – спокойно ответила девочка, –
Мама скрывает, что я у нее есть.
– Зачем? – растерялась Ольга.
–
Не знаю. Наверное, думает, что тогда ее никто замуж не возьмёт. Она сказала, что заберёт меня, когда устроится.
Ольга только покачала головой.
–
Лизонька, как ты живёшь тут? – голос Симы дрожал.
–
Хорошо, – она опустила глаза. Звякнули бутылки, она глянула на мальчонку, –
Леша, не трогай, говорю же!
– Иди ко мне, – позвала его Сима. И мальчонка с удовольствием забрался к ней на руки.
– Лиз, я в деревне живу, – осторожно начала Сима, покачивая мальчика, грызущего сахар, –
Дом хороший, комнат несколько. Речка рядом, и школа недалеко. А летом, знаешь, как у нас хорошо, ребятня купается...грибы, ягоды... А я одна совсем. Дед твой умер, так и не узнав, что есть у него внучка Лиза. Да..., – Сима вздохнула,
– А ещё у тебя два двоюродных старших брата есть, говорила тебе мама?
– Я не помню, – Лиза смотрела на малышку, стеснялась.
– Да, два брата. Взрослые уж. Один уж закончил институт, женился, другой учится в техникуме. Да... Они, в общем-то, далеко живут. А я одна...
Лиза молчала, притихла и Ольга. Мальчик потянулся к сахару. Сима протянула было руку, но Лиза остановила.
– Хватит ему, диатезный он...
– А... А баранку можно?
Лиза кивнула.
– Так я вот о чем... Я очень бы хотела, чтоб ты со мной поехала, – Сима сказала это и сама же испугалась – вдруг внучка сейчас возьмёт и откажется, скажет – нет. Она затараторила, –
Это мама просила. Да, так и сказала: забери Лизу.
Девочка молчала.
Видя растерянность Симы, заговорила, склонившись к столу, Ольга.
– Лиз, ты, наверное, не поняла. Нет, бабушка не потому тебя хочет забрать, что так просила мама – нет. Бабушка не знала о тебе просто. А когда узнала, сразу и решила – за тобой она приехала издалека. Вот так вот. Она, считай, уж месяц по поездам мотается. Получается, ради тебя...
– Да что ты, Оль... Я... Я не знала ведь, вот и вышло так..., – перебивала Сима, боясь испугать внучку, –
Лиз, поехала б ты со мною, а? – спросила мягко.
– Я не знаю, – ответила девочка.
Они ещё немного посидели, повозились с детьми. До шести было ещё очень долго, время шло к обеду. Сима и Ольга вышли во двор, переговорили. Решили, что Ольга поедет домой, а вечером вернется.
Сима ехать отказалась. Она спросила у местных, где тут продуктовый магазин, и направилась туда. Магазин, крашенный синей краской, с одним крыльцом на две половины – на продовольственную и промтоварную, она нашла быстро. Накупила продуктов, какие были в небогатом выборе и вернулась к Лизе.
–
Ну, вот. Смотри, купила я тут...
– Вы уезжаете? – а взгляд явно испуганный.
–
Нет, буду с тобой тетю Люду ждать. Ты чего?
Сима поняла – Лиза уж подумала, что уехали они, не попрощавшись. Вот глупые тетки! И не предупредили ребенка ...
Девочка села на кровать и упала лицом в подушку, заплакала. Переволновалась, видать. Заплакал, глядя на нее, и маленький Лешка.
Сима подошла к ним, присела на койку, погладила Лизу по спине. А на душе было совсем не горько. Сима поняла – поедет внучка с ней, хочет поехать.
–
Поди хоть, обниму..., – Лиза поднялась, прильнула к Симиной груди.
Серафима гладила внучку по голове, гладила и Лешку, и была счастлива сейчас. Обретёт она счастье с девчушкой. Дома бы вот сейчас оказаться...
И опять ей чудился свой дом в вечерней дымке, с горящими окнами...
–
Ну, ну... Нечего плакать, Лизонька. Теперь со мною будешь. Ехать нам далёко, ещё наговоримся. Да и жить долго, все успеем, и насмеяться, и наплакаться. А пока давай-ка вкусного чего-нибудь приготовим. Обедать пора, да и Людмила придут с мужем... Показывай свое хозяйство. Ну-ка, Лешка, помоги все из сумок достать... Ага...
Пока ждали Людмилу, сварили суп картофельный с мясом, натушили капусты. Сима чувствовала себя неловко на чужой общей кухне, но быстро познакомилась с соседкой.
–
Правильно, что забираете. Людмила-то плохо живут. Дерутся, ругаются срамно, выпивают... Хоть и не больно часто, но крепко. Я уж и сама хотела в администрацию идти, не дело это – из девчонки прислугу делать. Она им и стирает, и убирает, и жрать готовит, и за детьми смотрит. А Людка знай орет на нее, и по щекам лупит. Такая... У нас дом-то хороший, только они и пакостят.
Сима слушала и ужасалась. Но отмалчивалась. Хотелось по-хорошему забрать Лизу, да и все.
Людмила, худощавая, слегка издерганная, но вполне миловидная женщина, восприняла прибытие Симы неоднозначно. Сначала, вроде, обрадовалась, всплеснула руками, трясла за плечи Лизу, поздравляла, что нашлась у той бабушка. Сима оттаяла.
А потом, когда вернулся с работы ее муж, вдруг начала швырять тряпки, рассказывая о том, что буквально спасла Лизу от детдома, а благодарности – никакой. Сима начала было благодарить, а Людмила принялась жаловаться на свои проблемы.
Как ей быть теперь с работой? На кого детей бросать? В доме одни скоты и жмоты, а в садике – нет мест.
Бородатый Коля в тельнике, закончив фыркать над раковиной, сел за стол.
–
Коль, чего делать-то? – почти истерила Людмила.
–
Никуда она не поедет пока! – Коля стукнул по столу так, что подпрыгнула сковорода. Лиза втянула голову в плечи, –
Мы ее кормим и поим. Пусть живёт тут.
Он поел и ушел в соседнюю комнату.
Сима уговаривала Людмилу, а та стояла на своем – муж велел оставить Лизу. Лиза тихо утирала слезинки. Сима не верила, что забрать внучку не сможет, говорила о правах, но Людмила уходила от темы, изворачивалась, а потом и вовсе начала намекать на то, что Симе пора уезжать ...
Но Сима не уходила. Она упрямо сидела за столом. И сейчас ее отсюда без внучки возможно было сдвинуть разве что силой. Так и говорили они, как слепой с глухим – каждый о своем, пока не раздался громкий стук.
Громогласный знакомый голос в коридоре.
–
Тёть Сим, Вы где тут?
Голос Виктора. Людмила открыла, попятилась. Он заглянул в комнату, увидел хмурую Серафиму и все понял без слов.
–
Та-ак! Вы ещё и не собрались? Где документы твои, дитя?
Лиза метнулась к комоду, достала свидетельство. Виктор взял его и положил в свой нагрудный карман пиджака, сунул в руки Лизе черный походный рюкзак.
–
Вещички есть какие? Покидай...
Лиза протянула руки за рюкзаком и глянула на Людмилу.
–
Коль, Коля, – Людмила метнулась туда, где спал муж.
– Сима, идите во двор. Там жигуль красный, садитесь, а Гришка пусть подойдёт. Ага?
Сима все поняла, схватила свою сумку, взглянула на Лизу, и побежала вниз по лестнице так быстро, как давно уж не бегала. Она приваливалась на правую ногу, но даже не замечала этого. Видела по взгляду внучки – хочет уехать.
Гриша тоже оказался мужчиной сообразительным, быстро-быстро пошел к подъезду, а Сима осталась в машине ни жива ни мертва. Но минут через десять из подъезда вышла Лиза, а за нею Виктор с рюкзаком и Гриша. Оба улыбались.
Уж потом рассказали, что Людкин муж испугался вида двух мужчин и махнул рукой: пусть, дескать, забирают. То ли с бабкой воевать, а то ли...
Сима с Лизой сидели сзади, бабушка держала растерянную еще внучку за руку.
–
Ты не волнуйся, Лизонька. Поедем с тобой скоро в Москву, а там метро есть, лестница сама ездит, и ходить не надо. А там и домой доедем, а дома ... дома всегда лучше...
– Ага, – оглянулся Виктор,
– Только до Москвы полетите. Хватит уж сутками в поездах трястись.
В Хабаровске они пробыли ещё три дня. Съездили к Агриппине, Лиза попрощалась с бабушкой, обе всплакнули. Но Агриппина отправляла девочку с Симой со спокойным сердцем.
В аэропорту провожали их пять человек. Ольга с семейством и Клавдия Димитровна.
– А я сначала думала, что бабка твоя воровка. Шарилась по подъездам. Ага. А она внучку искала, и таки нашла.
Вечер отъезда был мякотный, тихий. Лиза в спортивном костюме с Ольгиных мальчишек была сейчас чрезвычайно мила. Ольга уж сто раз Симе шептала о том, что хороша девчушка.
–
Славка наш влюбился, глаз уж не спускает...., – улыбалась Ольга, –
А я все мечтала- мечтала о дочке, а вот – пацаны.
Она и в магазин Лизу сводила, купила ей кое-что из одежды на первое время в подарок.
Симу быстро уговорили лететь самолётом. На этот раз она не сопротивлялась. Дорога, которая раньше казалась пугающей, теперь не страшила. Все препятствия были преодолены. Облака сверху казались вершинами сосен, в глазах внучки – необычайное любопытство. Сима спокойно перенесла полет.
В Москве переехали из аэропорта на железнодорожный вокзал на метро. Сима чувствовала себя заправским путешественником, уверенно вела внучку по лабиринтам московского метрополитена.
А поезд и вовсе для Серафимы стал, как дом родной.
–
Смотри, через пару часов мы с тобой выйдем, погуляем на станции. Полчаса стоим, видишь? – объясняла она внучке внутренние правила, –
Доедем...
Лиза и на самолёте, и на поезде путешествовала впервые. Для нее это целое приключение. Она быстро освоилась, помогала Симе во всем, смотрела в окно на пролетающие города, селения, и леса с верхней своей полки. Глазки ее горели предвкушением нового.
А у Симы как будто открылось второе дыхание. Ушла усталость, утихли боли, появились желания, надежды и мечты.
Тихая, притаенная печаль о дочке осталась жить в сердце. Но может и она когда-нибудь одумается, вспомнит о матери, о дочке. Может вынесет ее какой-нибудь очередной штормовой волной на берег благополучия, сумеет сберечь себя для настоящего счастья?
А коли нет, так что... Разве способна мать что-то изменить, сдвинуть ледяные кристаллики сердца взрослой дочери?
Сима вечером поднялась с полки, подзаткнула одеяло заснувшей внучки, погладила ее по руке.
Она смотрела за окно, там мелькали огни. И было совсем не страшно, как прежде, потому что все ответы на свои вопросы она нашла.
Теперь она точно знала, почему душа рвалась в те края, где дочь. Потому что там росла ее внучка, девчушка издерганная и измученная неопределенностью. Сима за эти дни поняла, что Лиза натерпелась досыта, что повзрослела раньше времени, что благодарность в ней живёт безмерная, что любить она способна безгранично.
Сима притушила в себе порывы жалости, она не выспрашивала Лизу о прошлом, не горевала, не жаловалась ей на Валентину. Она просто теперь жила вместе с внучкой. И будет жить дальше.
Она тихонько шептала, и шепот этот сливался со стуком колес и скрежетом вагона:
– Везу, Тим, везу. Скоро внучку домой привезу. Видишь, справилась я... Хоть и тяжко было, но справилась...
Серафима смотрела за окно, и вдруг ей показалось, что где-то там, за кромешной тьмой заоконья, в голубоватых лучах ночного светила, она видит свой дом со светящимися окнами. Он, как маяк на море, притягивал их своим светом.
Сима возвращалась домой с внучкой.
avidreaders.ru
