Отец привел Данилу на тест ДНК, чтобы отказаться от сына. А его приемной матерью стала директор клиники
Мальчик обрел семью благодаря случайной встрече
Наталья Яковлева
23 апреля 2021
Фото: из личного архива Елены Астфуровой
Елена Астафурова из Омска встретила 10-летнего Данилу в клинике, которой руководила. Отец привел его на тест ДНК, чтобы опровергнуть родство с мальчиком. После этого Елена год звонила в опеку и спрашивала о судьбе ребенка. Когда отец от него отказался, оформила над Данилой опеку.
Тест ДНК
Елена Астафурова — директор частной клиники в Омске. В кабинет, где делают тест ДНК, она обычно не заглядывала. Говорит, что не хотела видеть предательства — настороженные дети, хмурые родители… Но однажды не смогла пройти мимо, увидев худенького мальчика.
— Он был маленький, а глазищи огромные, — рассказывает Елена. — Добрые, доверчивые, видно, что все ему интересно. Загляделась, а мужчина рядом с ним — высокий, прилично одетый — вдруг взял его так брезгливо, двумя пальцами за одежду. Мне больно стало от этого жеста.
Елене на тот момент исполнилось 50 лет. Они с мужем уже вырастили сына и дочь, дом построили в пригороде, деревья вокруг посадили.
Казалось, что жизненная программа выполнена — живи да занимайся собой. Но Данила все перевернул. Она не переставала думать об этом ребенке.
Когда результаты теста были готовы, Елена позвонила в опеку. Там узнала, что Данилу еще в 8 лет забрали от матери из полупустого деревенского дома, где даже батареи отопления сдали в скупку металла. Почти два года ребенок скитался по приютам. До сих пор не определен его статус — сотрудники опеки надеялись уговорить отца не отказываться от ребенка.
— Поняла, что ребенок в подвешенном состоянии, не знает, что будет завтра, — вздыхает она. — Почему-то представила, как открываю калитку за нашим домом, он бежит через рощицу в школу… Дом у нас большой, почему нет?
Одна любовь навсегда
Мысль о мальчике за калиткой дома Елена вынашивала ровно 9 месяцев: столько длился суд о лишении прав родителей Данилы. Периодически звонила в опеку, пыталась разговаривать с его отцом, чувствуя по его молчанию, что все зря — сын ему не нужен. Поняла, что надо решаться.
— Стала спрашивать в опеке: можно ли посмотреть на мальчика? — вспоминает Елена. — Хотела понять, действительно мне нужен ребенок или это блажь? И потом, я ведь не одна. Сама-то его мельком видела, а муж только мои рассказы слышал. Дети наши, хоть и живут отдельно, тоже должны понять — сумеем ли мы стать семьей? Данила тоже решит, подходим мы ему или нет. Причем ему выбирать сложнее — не одного человека, а целую семью, ее уклад, правила. А если возникнет отторжение уже с первой встречи? Отношения — это же химия.
Директор детского дома, куда перевели Данилу, ее звонку не обрадовалась: «Мы не имеем права». Устав от настойчивости Елены, предложила встретиться полулегально: пока Данила будет проходить комиссию в больнице.
— Я мужа вперед выпихнула: давай, смотри. Они с Данилой сели рядом на стульчики, и тут до меня дошло: похожи, как родные отец с сыном! Одна любовь навсегда, — смеется Елена.
Данила сказал, что не против пойти в семью. Но «напокамест». Долго разбирались, почему. Оказалось, боится, что запретят общаться со старшими, уже взрослыми братом и сестрой. Решили оформить временную опеку — на три месяца. А вдруг не получится, думали они.
Через неделю Елена повезла Данилу на плановое, как объяснили в детдоме, обследование легких. Она и сама хотела узнать, что происходит со здоровьем мальчика. Она не планировала кардинально менять свою жизнь, понимая, сколько сил придется вложить в больного ребенка.
У Данилы обнаружили туберкулез — так же, как и у его матери. Опекунам об этом не сообщали. Годичный период ремиссии, как выяснилось, сменился обострением.
Полтора года в тубдиспансере
Врач сказал, что надо немного полечиться. «Дней десять?» — с надеждой спросила Елена. «Минимум три месяца», — ответил фтизиатр. То есть весь период временной опеки.
— Когда отдавали его в больницу, зарыдал: только все обрел и сразу потерял. За что? — Елена, вспоминая, плачет сама. — Диспансер — это палата, коридор, туалет, прогулки по расписанию, сотовые выдают по минутам. Книги не принимают, детская комната работает четыре часа в день, и то, если есть воспитатель, а его долго не было. Я тогда отчетливо увидела, что больных у нас иногда считают виноватыми в болезни. «Вы, — говорят, — его накажите — не забирайте на выходные». Да разве этим наказывают, тем более человека, которого уже не раз предавали? А многие, особенно детдомовские, там проводят годы.
Елена и ее муж по очереди мотались в диспансер с гостинцами, добились разрешения забирать Данилу на выходные, чтобы учить читать: в 10 лет он плохо знал буквы. По пятницам садился в машину, швыркал носом и, подозревая, что такое счастье — в последний раз, шептал, как заговор: «У меня еще тетка в Сургуте есть».
Но вопрос о продлении опеки Елена с мужем не обсуждали: просто поехали и оформили постоянную.
Два курса химиотерапии не помогли: на поправку Данила пошел только после того, как привезенная Еленой профессор поменяла курс лечения.
Спал на полу и ел хлеб с майонезом
Когда Данила приехал из больницы, то не сразу понял, что у него есть свой дом. Елена уложила его спать на втором, гостевом этаже, в самой красивой комнате. Утром зашла проведать и обомлела: он спал, свернувшись клубочком на полу, рядом с аккуратно заправленной кроватью. Вероятно, проснувшись, испугался, что испортит красоту и его отвезут обратно.
Первое время мальчик мог выйти за дверь и пропасть на несколько часов, не отвечая на звонки. При этом совершенно не понимал претензий: его же не было, есть-пить не просил, значит, и волноваться не о чем.
Лучшей едой Даниле казался хлеб, намазанный майонезом, супом считал горячую воду с крошеной картошкой, с опаской смотрел на фрукты. Однажды проговорился, что в прошлой жизни частенько не мог встать с дивана от голода. Когда Елена ночью подходила поправить одеяло, закрывал во сне голову обеими руками, будто ожидая удара. Проникся доверием только к щенку Мухтару.
— Главный талант Данилы — любовь к миру, тем более когда его немного узнал, — Елена задумчиво смотрит в окно, где Данила мажет зеленкой поцарапанное ухо Мухтара, уже вымахавшего в половину его роста. — Он не озлобился, хотя не забыл. Первое время даже слово «мама» не употреблял. Потом начали проскакивать между делом, вероятно, лучшие воспоминания: по голове гладила, пирожки пекла с морковкой. Мы не бередим рану, просто тоже между делом внушаем: мама подарила тебе жизнь — спасибо ей. Я не могу ее судить. Ничего там нет, в той деревне — ни работы, ни перспектив, единственный источник знаний — телевизор.
Елена и Сергей других способов выживания, кроме работы, не знают.
— Больше всего меня поразил муж, поначалу вообще обалдевший от моей затеи, — удивляется Елена. — Сейчас он самый большой друг Данилы. Мастер на все руки — занимается мебельным производством. Учит его, как стать главой семьи: быть опорой, делать работу своими руками, не деля ее на свою и чужую. Они вместе «курируют» кур, чистят снег, забивают гвозди, гладят одежду. Для Данилы очень важно, мне кажется, видеть роль мужчины и женщины в полной семье.
Мама Данилы умерла несколько месяцев назад, как сообщили из опеки. Елена с Сергеем планируют поставить на ее могиле памятник. Старших брата и сестру Данилы Елена нашла сама. Они, впрочем, не рвутся общаться, как и «тетка из Сургута». Пока и сама Елена для Данилы — тетя. Но уже — родная.
Слезы из-за задачки
Планы Елены о карьере и «занятии собой», конечно, рухнули. У нее теперь много новых обязанностей: выучить биологию, вкусно приготовить обед, свозить Данилу в бассейн, пообщаться с его друзьями, которых полон дом.
— Когда я спрашиваю мнение друзей Данилы по каким-то проблемам, они сильно удивляются, — говорит Елена. — Я вижу, что большинство родителей по-прежнему не считают детей полноценными людьми. Это большая ошибка. Старшие наши дети росли в 90-е. Я тогда не задумывалась о том, что нужно их уважать. Надо было пробиваться, чтобы выжить. Были обиды, конечно, непонимание. С появлением Данилы что-то изменилось. Может быть, дети увидели, что родители бывают разными, и мы дали им все, что могли тогда. А мы с мужем поняли, что во многом были не правы.
Данила показал: ему нельзя указывать, врать, сюсюкать. Можно только доказывать, показывать, советоваться, помогать.
Теперь мы есть. Мы все вместе — есть.
В сентябре Данила пошел в пятый класс средней школы поселка Магистральный. С учебой пока сложно, но Елена радуется, что сегодня он заплакал над нерешенной задачкой:
— Для него становится важной какая-то задачка! А ведь что только не пережил. Господи, слава Тебе — мой Пиноккио превращается в обычного мальчика! Пусть вырастет тружеником, семьянином и добрым человеком, дети которого не окажутся в детдоме. Когда-нибудь покажем Даниле его бывший дом, чтобы знал отправную точку, в которую нельзя возвращаться.
Елена не хочет, чтобы сын был особенным. Чтобы рос счастливым, остальное не важно.
— Большинство детей в детдоме, если не все, талантливы, — считает она. — Талант, как крупинки золота — не всегда видно, пока не промыть песок. Многие мне сейчас говорят, что тоже думают взять ребенка, но не делают этот шаг. Живут одинокими, работают, не зная, ради чего. Чего-то боятся. Чего? Конечно, это непросто, растить детей — большая наука, еще учиться и учиться. Хочется иногда плюнуть на все, поваляться у телевизора. Но надо выстирать рубашку к школе, повторить таблицу умножения, да и тесто подошло… Только я понимаю — это и есть смысл жизни.
.
